Делез Жиль. Мишель Турнье и мир без Другого // Турнье, Мишель. Пятница, или Тихоокеанский лимб: Роман / Пер. с фр. И.Я. Волевич; Послесл. Ж. Делеза. - СПб.: Амфора, 1999
Вводит следствия присутствия Другого в мире. Причем делает, это через вещи - наше восприятие вещи сразу предполагает целое поле «виртуальностей и потенциальностей» (286) вокруг него, ощущение их присутствия, не сводится только к реальности вещи. И вот это «знание или чувство маргинального существования возможно только через другого» (286). Без него ничего не воспримешь, он всегда, «Невозможность неожиданного его появления» (286).
Но другой делает доступным объект, помогает преодолеть «злобность» (286) вещей. Мое желание всегда проходит через другого и через другого получает свой объект, «другой спускает мое желание на объект» (287).
Без другого мир проявляет всю «злобность» вещей без этой потенциальности. Либо да, либо нет.
Благодаря этому определяет другого через познавательные возможности - «прежде всего структура поля восприятия, без которого поле это в целом не функционировало бы так, как оно это делает» (288). «Что же происходит, когда другой исчезает в структуре мира? Правит единственно грубое противостояние солнца и земли, невыносимого света и темноты бездны: «краткий закон: все или ничего». Знаемое и незнаемое, воспринимаемое и невоспринимаемое непременно и непримиримо сталкиваются лицом к лицу в битве без оттенков: «мое видение острова сведено к самому себе, то, что я в нем вижу, есть абсолютно неизвестное, повсюду, где меня сейчас нет, царит бездонная ночь». Грубый и черный мир, мир без потенциальностей и виртуальностей: рухнула категория возможного. Вместо относительно гармонических форм, выходящих из фона, чтобы вернуться туда, следуя порядку пространства и времени, больше ничего, кроме абстрактных, светящихся и ранящих линий, больше ничего, лишь бездна, восставшая и цепляющая. Только стихии. Бездна и абстрактная линия заменили рельеф и фон. Все непримиримо. Перестав тянуться и склоняться друг к другу, объекты угрожающе встают на дыбы; мы обнаруживаем теперь уже нечеловеческую злобу. Как будто каждая вещь, низложив с себя свою ощупь, сведенная к самым своим жестким линиям, дает нам пощечины или наносит сзади удары. В отсутствие другого все время на что-то натыкаешься и обнаруживаешь вдруг ошеломляющую скорость своих жестов. Больше нет переходов; конец нежности смежности и сходства, которая позволяла нам жить в мире. Больше ничего не продолжает существовать — кроме непреодолимых глубин, абсолютных расстояний и различий или же, напротив, невыносимых повторений, словно точно наложившихся друг на друга протяжений».
Эта возможность - в речи другого (288).
Этот другой становится категорий, обеспечивающей целостность поля восприятия. Смещает ее с «я» на другого - сохраняя дуализм, но определяя его по-новому (289), с его помощью на основе категорий мы делаем из него структуру. И эксперимент Турнье заключается в удалении другого, чтобы понять, что происходит с восприятием - включается другой организующий принцип или проявляется бесформенность.
И получается, что другой отменяет мир субъекта, «опрокидывает мое сознание в «я был» (291). Отмена одновременности «со-временности» субъекта и объекта.
Другой таким образом распределяет категории восприятия в пространстве (см. выше) и во времени.
Но удаление другого не ведет к дезорганизации мира, но организации его по другому принципу, без объектов, которые даны только через другого, выпрямление, вертикальному, образование нового объекта желания, двойника реального мира, «распрямление вещей», его удвоение в нашем желании, Образа, освобожденные Стихии тел.
Структура другого определяет разницу полов (298). Исключение другого = отделить желание от объекта, от «петляния через тело, чтобы направить его к чистой причине: Стихиям» (298).
И так описывает структуру извращения без морализма (300). Другие становятся то жертвами, то сообщниками, но никогда не воспринимаются как другие. Ссылка на Сада, у которого жертва и сообщник обратимы, но никогда не другие.
Извращенный мир - мир, где категория необходимого полностью заменилс категорию возможносго. Но извращенец не конституирован извращением, он помещен в извращение, он извращен (302).
Вводит следствия присутствия Другого в мире. Причем делает, это через вещи - наше восприятие вещи сразу предполагает целое поле «виртуальностей и потенциальностей» (286) вокруг него, ощущение их присутствия, не сводится только к реальности вещи. И вот это «знание или чувство маргинального существования возможно только через другого» (286). Без него ничего не воспримешь, он всегда, «Невозможность неожиданного его появления» (286).
Но другой делает доступным объект, помогает преодолеть «злобность» (286) вещей. Мое желание всегда проходит через другого и через другого получает свой объект, «другой спускает мое желание на объект» (287).
Без другого мир проявляет всю «злобность» вещей без этой потенциальности. Либо да, либо нет.
Благодаря этому определяет другого через познавательные возможности - «прежде всего структура поля восприятия, без которого поле это в целом не функционировало бы так, как оно это делает» (288). «Что же происходит, когда другой исчезает в структуре мира? Правит единственно грубое противостояние солнца и земли, невыносимого света и темноты бездны: «краткий закон: все или ничего». Знаемое и незнаемое, воспринимаемое и невоспринимаемое непременно и непримиримо сталкиваются лицом к лицу в битве без оттенков: «мое видение острова сведено к самому себе, то, что я в нем вижу, есть абсолютно неизвестное, повсюду, где меня сейчас нет, царит бездонная ночь». Грубый и черный мир, мир без потенциальностей и виртуальностей: рухнула категория возможного. Вместо относительно гармонических форм, выходящих из фона, чтобы вернуться туда, следуя порядку пространства и времени, больше ничего, кроме абстрактных, светящихся и ранящих линий, больше ничего, лишь бездна, восставшая и цепляющая. Только стихии. Бездна и абстрактная линия заменили рельеф и фон. Все непримиримо. Перестав тянуться и склоняться друг к другу, объекты угрожающе встают на дыбы; мы обнаруживаем теперь уже нечеловеческую злобу. Как будто каждая вещь, низложив с себя свою ощупь, сведенная к самым своим жестким линиям, дает нам пощечины или наносит сзади удары. В отсутствие другого все время на что-то натыкаешься и обнаруживаешь вдруг ошеломляющую скорость своих жестов. Больше нет переходов; конец нежности смежности и сходства, которая позволяла нам жить в мире. Больше ничего не продолжает существовать — кроме непреодолимых глубин, абсолютных расстояний и различий или же, напротив, невыносимых повторений, словно точно наложившихся друг на друга протяжений».
Эта возможность - в речи другого (288).
Этот другой становится категорий, обеспечивающей целостность поля восприятия. Смещает ее с «я» на другого - сохраняя дуализм, но определяя его по-новому (289), с его помощью на основе категорий мы делаем из него структуру. И эксперимент Турнье заключается в удалении другого, чтобы понять, что происходит с восприятием - включается другой организующий принцип или проявляется бесформенность.
И получается, что другой отменяет мир субъекта, «опрокидывает мое сознание в «я был» (291). Отмена одновременности «со-временности» субъекта и объекта.
Другой таким образом распределяет категории восприятия в пространстве (см. выше) и во времени.
Но удаление другого не ведет к дезорганизации мира, но организации его по другому принципу, без объектов, которые даны только через другого, выпрямление, вертикальному, образование нового объекта желания, двойника реального мира, «распрямление вещей», его удвоение в нашем желании, Образа, освобожденные Стихии тел.
Структура другого определяет разницу полов (298). Исключение другого = отделить желание от объекта, от «петляния через тело, чтобы направить его к чистой причине: Стихиям» (298).
И так описывает структуру извращения без морализма (300). Другие становятся то жертвами, то сообщниками, но никогда не воспринимаются как другие. Ссылка на Сада, у которого жертва и сообщник обратимы, но никогда не другие.
Извращенный мир - мир, где категория необходимого полностью заменилс категорию возможносго. Но извращенец не конституирован извращением, он помещен в извращение, он извращен (302).
Комментариев нет:
Отправить комментарий