...Письмо как Этический и Политический Поступок у Барта...

Барт, Ролан (1915-1980.).  Нулевая степень письма / сост., науч. ред., авт. предисл. и коммент. Г. К. Косиков. — Москва: Академический Проект, 2008. - 430 с. 

Часть первая

• Выделяет язык — зону общего всех писателей, горизонт возможного в Литературе.  И стиль — как продолжение тела писателя, природное и не рациональное.  При этом замечает, что "биологическая природа стиля ставит его вне искусства, иначе говоря, вне договора, связывающего писателя и общество" (57).  Поэзия нового времени (Гюго, Рэмбо, Шар) насыщена стилем, "а искусством оказывается лишь в той мере, в какой сохраняет связь с интонациями Поэзии.  Именно могущество стиля, иначе говоря, совершенное свободная связь слова с его телесным двойником, придает писателю свежесть дыхания, как бы веющего над Историей" (58).
• Писатель не выбирает, ни язык, ни стиль.  Это то, что задано "природой".
• Еще одно измерение формы — письмо (=тон, = этос).  Именно здесь писатель принимает на себя определённую индивидуальность, потому что здесь он принимает социальные обязательства, "ангажируется".  Тут "писанное слово автора, поначалу укоренное и замкнутое в пределах абсолютно нейтральной языковой природы, превращается наконец во всеобъемлющий знак, в способ выбора определённого типа человеческого поведения, в способ утвердить известное Благо, тем самым вовлекая писателя в сферу, где он получает возможность уяснить и сообщить другим ощущение счастья или тревоги, где сама форма его речи — в ее языковой обыкновенности и стилевой неповторимости — вплетается, наконец, в необъятную Историю других людей.  Язык и стиль — слепые силы; письмо — это акт исторической солидарности.  Язык и стиль — объекты; письмо — функция: оно есть способ связи между творением и обществом, это литературное слово, преображенное благодаря своему социальному назначению, это форма, взятая со стороны ее человеческой интенции и потому связанная со всеми великими кризисами Истории" (59).
• Выбор письма — это не выбор утилитарный, не выбор аудитории (за исключением революции, писатель всегда пишет для одного и того же общества).  "Письмо — это способ мыслить Литературу, а не распространять ее среди читателей" (60).  Акт писателя — в зоне производства языка, на потребление он не влияет, поэтому переносит свою свободу в зону производства.
• Письмо и разговорная речь противостоят друг другу в том, что письмо "явлено" как нечто символическое, обращено внутрь самого себя, преднамеренно нацеленное на скрытую изнанку языка образование, тогда как обычная речь представляет собой лишь последовательность пустых знаков, имеющих смысл лишь благодаря своему движению вперед.  Вся речь как раз и состоит в этом изнашивании слов, уносящихся вперед, подобно пенистым барашка на поверхности речевого потока; речь есть там, где язык открыто функционирует как процесс некоего пожирания, захватывающего одни только неустойчивые маковки слов; корни же письма, напротив, уходят во внеязыковую почву, письмо прорастает вверх, словно зерно, а не тянется вперед, как линия; оно выявляет некую скрытую сущность, в нем заключена тайна; письмо антикоммуникативно, оно устрашает" (63).
• В самой природе письма называть и то, чем язык является, и чем он хотел бы казаться.  Поэтому письмо политично — особенно тоталитарных режимах есть письмо, которое сразу называет и оценивает явления.  Называет письмо "полицейским" (68).  Напр., репрессивный характер выражения "Порядок".  Письмо можно присвоить, "сэкономив" на идентичности, с письмом принимаем историю, бэкграунд.  Форма становится опознавательным знаком, экономическим показателем.
• Омертвевшее письмо, связанно с Историей, требует преодоления.  Но преодоление невозможно, потому что оно является знаком Литературы.  "Факт умножения разновидностей письма учреждает новую Литературу в той мере, в какой последняя, создавая свой язык, стремится лишь к тому, чтобы быть воплощенной мечтой: Литература становится утопией языка" (114).