...Неустранимый Остаток Субъекта у Агамбена...

Агамбен, Джорджо (1942-).  Профанации / пер. с итал. К. Токмачева; под ред. Б. Скуратова. — Москва: Гилея, 2014. — 111 с. 

Автор как жест. 

• Разделяет автора-индивида и автора-функцию .  Вслед за Фуко и цитирует его лекцию в Буффало: "автор не есть бесконечный источник значений, наполняющих произведение, автор не предшествует произведениям.  Он есть определённый функциональный принцип, с помощью которого в ней культуре осуществляются ограничение, исключение, отбор: одним словом, он есть принцип, посредством которого создается препятствие свободному обращению, свободной манипуляции, свободной композиции, разборке и новой сборке вымысла" (66).  Это различие объясняет пренебрежение индивидуальным и одновременное пристальней внимание к субъективации, работе диапозитивов по выработке субъекта, которые его вписывают в механизмы власти.  Отвергая конституирующего субъекта, он не превращает субъекта в абстракцию — напротив, он выявляет процессы, определяющие практику, где субъект и объект формируются и трансформируются друг грех друга и как функция друг друга.
• Автор, т.о., присутствует в тексте через свое отсутствие.  И единственным текстом, где это сформулировано у Фуко — это в ЖБЛ.  Именно бесславная жизнь дает парадигму для понимания присутствия-отсутствия автора в тексте.  "Если мы назовем жестом то, чт остается невыраженный в любом акте выражения, то можно было бы сказать в таком случае, что, точно как бесславный, атома представлен в тексте единственно неким жестом, делающим возможной экспрессию в той же мере, в какой назначает на ее место пустой промежуток" (70).
• Эти жизни разыгрываются между пеналами/бесславными и писателями/властью, которые на минуту этого бесславного высветили из мрака, которые вынесли по этой бесславной жизни свое решение.  "В нее лишь играли, ею когда не обладали, ее никого не отображали, о ней никогда не раскрывали — поэтому она есть возможное, но пустое место для некоторой этики, для некоторой формы жизни" (72).
• Аналогия с игрой Настасьи Филипповны (игроки — Мышкин, Лебедев, Рогожин и ее собственный каприз).  "Этическая жизнь — не такая, которая просто укладывается в моральные нормы, но такая, что согласна поставить на карту свои жесты без возврата и без остатка.  В данном случае даже с риском, что ее часть и ее беда будут предрешены раз и навсегда" (73).
• "Автор обозначает место, где в произведении разыграна некая жизнь.  Разыграна, но не выражена; разыграна, но не услышана" (74).  Автор и есть пустота в произведении.  Он формируется писателем или читателем в жесте, которым он помещает себя в обстоятельства написанного, оставаясь вовне.  Это "свидетель", гарант собственного отсутствия в произведении.
• Подобно тому, как автор должен оставаться невыраженный в произведении, но тем же самым подтверждает сове присутствие в нем — субъективность показывается и сопротивляется с большей силой момент, когда диапозитивы захватывают ее и ставят на карту.  "Субъективность производится там, где живое, встречая язык и превращаясь в игру в нем без остатка, предъявляет в некотором жесте собственную к нему несводимость" (77).