...Иванов о Юродстве как Протесте против Бога...

Иванов, Сергей Аркадьевич (1956-). Византийское юродство / Послесл. В. В. Иванова. — М.: Междунар. отношения, 1994. — 234 с.

Расцвет Юродства

• Каноническая агиография — Симеона Эмесского.  Проблемой становится отличие юродивого от других форм служения богу (в первую очередь, кликушества).  И решение: "Цель жития как раз и состоит в то, чтобы продемонстрировать: никакие объективные критерии не нужны, а святого определяет Бог по своим неисповедимым помыслам" (70).  Житие заканчивается призывом не рассуждать, следовать велению Бога.  И тут проблема — без суждения невозможно различение добра и зла, "христианская мораль ведь и строится на том, что человек сам волен выбирать".  Но эпизод с косоглазием блудниц демонстрирует, что девушки были обречены заранее, без косоглазия им не было бы спасения.  "Что ж, это хоть и жестоко, но последовательно: если святые "обречены" на святость, то и грешники "приговорены" к греху" (АР: и юродское поведение скатывается в дурную бесконечность христианского безумия.) (71).
• Это же ставит под сомнение аскезу как наивысшее выражение "святой свободы".  "Разнузданность юродивого никоим образом не мыслится как форма самовыражения"
• В середине VII в. арабы захватили Восточное Средиземноморье — важный христианский центр.  Юродство исчезает (в мученичестве и само по себе) — "юродство возникает тогда, когда христианство не подвергается гонениям, а христианское государство — угрозе со стороны иноверцев, когда жертвенность, мятежность, парадоксальность раннего христианства постепенно уступают место покладистости и компромиссу" (77).  При внешней угрозе внутренние раздражители теряют значение.
• В выводах доходит до того, что юродивый обращает свой бунт не против мещанского неверия (в мещанскую благодетель он не верит ни при каких условиях), а против самого Бога, который почему-то терпит несовершенство собственного творении — как бы обращается с провокацией: а как далеко простирается твое всепрощение? (разбивают иконы, напр.). 
• Это не богоборчество при этом.  Эта пародия на индивидуалистический бунт на самом деле является полным отказом от собственной воли, разума и индивидуальности (189) — и в этом парадокс, предел "индивидуализма без свободы, который лежит в основе византийской культуры.