Деррида, Жак. Cogito и история безумия.// Деррида Ж. Письмо и различие. - Москва : Акад. проект, 2007. - 494, с. Перевод Д. Кралечкина
О рациональности проекта Фуко и он генераизирует: “Весь европейский язык, язык всякого, кто прямо или косвенно участвовал в приключении западного разума, является небозримым посланием проекта, определяемого Фуко в виде захвата объективации безумия. Ничто в этом языке и никто их тех, кто говорит на нем, не может уклониться от исторической виновности - если такая вообще есть и если она является исторической в классовом смысле этого слова, - судебным разбирательством которой Фуко, кажется, собирается заняться” (62).
“Несчсастье безумцев, нескончаемое несчастье их молчания в том, что их самые лучшие глашатаи - это и те, кто лучше всего их предает…”
Находит у Фуко признание его собственного фейла. И цитирует "Восприятие, которое пытается схватить их (речь идет о страданиях и шепетах безумия. - Ж. Д.) в незамутненном состоянии, по необходимости принадлежит к миру, уже заключившему их в заточение. Свобода безумия понимается лишь с высоты крепости, пленником которой оно является. Свобода эта распоряжается лишь смятенным гражданским состоянием ее тюрем [morose sum of its prison experiences / morose état civil de ses prisons], немым опытом преследуемой, а нам остаются только сигнальные огни ее побега" (64).
Утопизм Фуко осознает, поскольку последний предел - язык преодолеть не в состоянии. Деррида все же находит эту речь - в "пафосе" книги. Но дальше - сильно. Невозможность говорить не может быть выражена ни на языке молчания, ни на языке классического разума - должна быть выражена на языке того, для кого разрыв между этими языками имеет смысл. И начало этого языка - в психиатрии, куда впервые прорывается безумие как неразумие и где оно теряет свое единство.
Для Деррида Фуко отказывается от решения этих вопросов, боясь стерилизации своего исследования - "Последнее может доказать в своем осуществлении, что движение слова о безумии возможно. Но не оказывается ли основание этой возможности все еще слишком классичным?" (66).
Кроме того, молчание это вызвано запретом, а не изначальной невозможностью говорить. Безумие обладало логосом. До момента "Решения", когда разум стал отгораживаться от безумия. А это для Деррида - совсем другой проект, не проект археологии молчания. Но Фуко не анализирует, на какой почве возникло это решение.
Обращается к Греции. Находит в "успокаивающей диалектике Сократа" то же самое противоречие и делает вывод, что Фуко не может утверждать наличие разрыва уже у Сократа и откатываться к досократикам - вслед за Ницше и Хайдеггером - и одновременно утверждать сценичность (???) классического разума. И весь этот поиск строится на предположении, "что разум вообще может иметь противоположное себе, другое разума, что он может конституировать или открыть эту противоположность, и что их оппозиция является симметричной" (69). Но тут же сворачивает этот разговор.
Реабилитирует Декарта по модели судебного разбирательства - в том числе рассматривает вопросы права и вопросы факта (87).
Декарт не запрещает безумие - даже не избегает его. Но присоединяется к дофилософскому доверию к философскому дискурсу, которая открывает "сущностную и правовую истину" - "философский дискурс и философская коммуникация (то есть сам язык), если они должны обладать умопостигаемым смыслом, то есть соответствовать своей сущности и призванию дискурса, должны на деле и, одновременно, по праву избегать безумия. Они должны нести нормальности внутри себя" (87).
Дискурс как формирование смысла может быть безумным. Или разорванным. Фуко - "Безумие - это отсутствие произведения". А произведение начинается с фразы. "Фраза по свой сущности нормальна... В самом бедном синтаксисе логос уже оказывается разумом и разумом историческим" (88). И молчание остается как условие языка, "вне и против которого он только и может возникнуть".
И сравнивает жест Фукос картезианским - "присвоение негативности. Кажется, что он закрывает сам разум, но целью его, как и для Декарта, становится разум вчерашнего дня, а не возможность смысла вообще" (89).
Инстанция сумасбродства присутствует и угрожает всему знанию в целом, оставаясь в модусе возможности, неустранимой и всегда опасной. Пока остается сомнение. Знание не сумеет своими силам справиться с безумием, объективировать и покорить.
"Безумен я или нет, Cogito, sum" (90). Оно безразлично к содержанию.
Называет этот проект нечеловеческим. Безумным. И беспокойным. "Проект превосхождения тотальности мира как того, что я вообще могу помыслить" (91). И видит в слепоте Фуко к этому измерению насилие - насилие над разумом не редкость - "насилие именно тоталитарного и историцистского стиля, теряя смысл и источник смысла. Когтито Декарта - "гиперболический проект" - единственное, что у него избегает тоталитаризма. Этот проект находится на стороне рассказывающего рассказа Фуко, а не на стороне рассказанного рассказа. Он не может быть рассказан или объективирован в определяющего его истории" (93).
Но момент этого безумия развивается Декартом во времени и нейтрализуется поиском гарантий в Боге и пр. И это не входит в исследование Фуко. А должно было бы.
Смотрит на эту работу как на попытку показать, "в какой степени философский акт отныне не может не быть по свой сущности и по своему проекту картезианским, не может совершаться, не помня о картезианстве, если только быть картезианцем - это, как без сомнения полагал и сам Декарт, хотеть им быть... желать-высказать-гиперболическое-демоническое, исходя из которого мысль показывается самой себе, пугается самой себя и на самой высокой своей отметке оберегает саму себя от уничтожения и утопление в безумии и смерти. На самой высокой своей отметке гипербола, абсолютная открытость, неэкономическая трата всегда усмирится и сдерживаются экономией" (98). Философствование в страхе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий