...Башляр об Энергии Труда...

Башляр, Гастон.  Земля и грезы воли / Пер. с фр. Б. М. Скуратова. — М.: Изд-во гуманитар. лит., 2000. — 383 с.

Глава первая.  Диалектика воображаемой энергетики.  Сопротивляющийся мир

• "Мы узнаем, что на "командном пункте" воображения находится язык. Значительное внимание, в особенности в первой из двух книг, мы уделим выговоренному труду.  Мы рассмотрим образы труда, грезы человеческой воли, онеризм, с которым сопряжена обработка различных материалов. Мы покажем, что поэтический язык, когда он выражает материальные образы, становится поистине заклятием энергии" (21).  "Существует весьма значительное различие между между литературным образом, описывающим уже осуществленную красоту, красоту, обретшую свою полную форму, и литературным образом, обрабатывающим материю в ее таинственности и стремящимся не столько описывать, сколько внушать настроение... мы хотим посвятить наши усилия определению сокровенной красоты материи, массы скрытых в ней чар; всего аффективного пространства, сконцентрированного внутри вещей.  Всему этому соответствуют притязания, которые могут иметь смысл лишь как языковые акты, пускающие в ход поэтические убеждения.  Следовательно, предметы станут для нас средоточием стихов.  А материя будет пониматься как сокровенная энергия труженика" (22).
• К тому, что образ не просто иллюстрирует какое-то свойство психики материи говорит, что "образ не подлежит дробному изучению.  Он задает тему тотальности.  Он способствует конвергенции в высшей степени разнообразных впечатлений, впечатлений, исходящих из нескольких органов чувств.  Как раз при этом условии образ наделяется смыслами искренности и увлекает за собой все существо" (28).
• Сопротивление материи отличает от психоаналитического анализа, в котором любое сопротивление (запрет) социально.  Но психоанализ исходит из автономии символов, что автора не устраивает: "Если в мире символов сопротивление является человеческим, то в мире энергии сопротивление материально.  Ни психоанализ, ни психология не сумели найти должных средств для оценки сил" (31).  Психоанализ топологичен, в нем нет динамики.  Он позволяет оценить доминирующие импульсы по их результатам, но в нем нет динамики.  Он довольствуется определением образов через символику, стоит ему выявить импульсивный образ или травматизирующее воспоминание, он сразу ставит проблему их социальной интерпретации.  "Он забывает о целой области исследований: о самой сфере воображения.  А ведь психика одушевляется благодаря подлинному голоду в отношении образов.  Она жаждет образов.  В общем, психоанализ всегда ищет под образом единственную реальность, но забывает о противоположном направлении поисков: о поиске позитивности образа, исходящего из реальности.  В этих-то поисках и обнаруживается энергия образа, служащая прямо-таки признаком активной психики".  Образ деятелен, он свидетельствует о продвижении воображающего.  "Воображение и воодушевление связаны между собой.  Несомненно — и увы! — бывает воодушевление без образов, но все-таки образов без воодушевления быть не может" (32).
• Сопротивление есть образ субстанциальной глубины материи.  Твердость материи есть в воображении твердость атакуемая и возбуждающая.  Твердость гранита оскорбительна, к ней нужно применить орудие и усилие, даже коварство.  И как только мы начинаем грезить, обрабатывая материал, как только мы начинаем переживать грезы воли, время наделяется материальной реальностью.  Ритм труда обусловлен и энергией воли и сопротивлением гранита, и в этом ритме возникает и объективная эффективность, и субъективное тонизирующее воздействие труда.  Осознанность труда проявляется и в мускульном усилии, и в регулярном прогрессе работы.  "Борьба, свойственная труду, является наиболее жесткой из всех возможных; длительность жеста труженика — наиболее наполненная из всех длительностей, ибо в ней импульс стремится к цели наиболее точно и конкретно" (33).  Исполнение отличается от интеллектуального проекта.  Он остается проектом шефа, который командует, в нем гегельянская диалектика раба и господина "при отсутствии выгод синтеза, состоящего в приобретенном мастерстве в труде, направленном против материи" (34).
• Разные импульсы от твердого и мягкого (прямота и скрытость сопротивления и агрессии).
• Труд соединяет интровертные и экстравертные импульсы.  Точкой сборки этих направленностей становится воображение.  Амбивалентность образов проявляется через эстетические и моральные ценности, связанные с образами (напр. видение и выставление напоказ взаимно обусловлены).  Труд соединяет силу и сноровку, соответственно, приемы экстраверта и интроверта.  Т.о. труд и рабочий взаимно обуславливают друг друга.

Глава вторая.  Режущая воля и твердые материалы.  Агрессивный характер инструментов

• Диалектика сопротивления и гнева в труде.  Материя сопротивляется, чем провоцирует труженика.  И это взаимодействие не знает спокойствия привычки, оно динамично и агрессивно.  В этой парадигме пессимизм Шопенгауэра тематизирует тупую волю материи, иррациональную.  Но это пессимизм (слишком человеческий) субстанциализирует наши первые провалы, в которых видит подлинную изначальность.  "Подобный экзистенциализм воли расходится с экзистенциализмом, вовлеченным в труд.  В действительности материальный пессимизм Шопенгауэра утрачивает смысл в мастерской…  Для рабочего материя — это сгущение грез об энергии.  Сверхчеловек совпадает здесь с сверхрабочим" (72).

Глава третья.  Метафоры твердости

• Через "твердость" предлагает "как следует отличить проблемы воображения от проблем восприятия, а впоследствии показать, как воображаемое повелевает воспринимаемым, чтобы тем самым отвести воображению место, причитающееся ему в человеческой деятельности, а именно — первое" (73).  "Твердость, несомненно, окажется объектом совсем немногих действенных переживаний, а между тем она служит источником бесчисленного множества образов".  "Словом "твердый" мир выражает свою враждебность, а в ответ начинаются грезы воли".
• Это же слово обозначает этическую категорию.  Движение метафоры при этом снова опускается в реальность.  "Пристально рассматривая точки сцепления реальности с метафорой, мы увидим, что реальность обретает собственные смыслы посредством метафор и воображения.  И такое осмысление бывает стремительным" (75).  За описанием реальных качеств мы читываем этические качества, динамические свойства человеческого характера, в т.ч. у материи.
• Рассказывает об образах твердости в отношении скрученной древесины горных деревьев.  "Может показаться, что мы незаметно расстались с образами твердости.  Но между тем желающий углубить свои впечатлении обнаружит эти волнующие образы.  Образ творится не формой скрученного дерева, а силой скручивания, и эта скручивающая сила предполагает жесткую материю, материю, которая при скручивании твердеет.  Вот существенная примета материального воображения, работающего под личиной слов, ему не принадлежащих, — под знаком воображения форм" (77).  Узел дает место двум направлениям описания, "двусмысленной реальностью" — положительной "узловой" или отрицательной "узловатый".  "Согласно настроению, ориентации воображения или тонолизации воли узел можно сделать положительным качеством или недостатком, силой опоры или силой, останавливающей подрыв.  Как раз оттого, что узел твердой древесины снабжен такими амбивалентными образами, он представляет собой проясняющее слово" (77).
• "Слишком часто воображение описывают как бесцельное производство, исчерпывающее себя в момент возникновения образов.  Это означает недопонимание напряжение психических сил, участвующих в поисках образов" (80).  Образ не бывает случайным, "случайным бывает лишь восприятие, и в ответ на скрытое приглашение этого окказионального восприятия воображение возвращается к собственным первообразам, каждый из которых наделен характерной для себя динамикой" (81).

Глава четвертая.  Тесто

• Тематизирует грезы труженика (месителя теста, производителя булок или фарфора — где первоначальные стихии соединяются продуктивнее всего).  И без энергии этих материальных грез труд невозможен.  "Ах!  Придет ли время, когда у каждого ремесла будет свой "присяжный грезовидец", свой онерический проводник, а у каждой фабрики — свое поэтическое бюро!  Не умеющая грезить воля слепа и ограничена.  Без грез воли сама воля поистине — не человеческая сила, а скотство" (101).
• Все время у автора опасность слыть чистой фантазией.  Но то обстоятельство, что он сумел найти отличие между радостью замеса и радостью лепки становится для него доказательством того, что "материальное воображение соответствует явной и конкретной деятельности" (101).
• Лепка слепым, без визуального контроля дает другое качество работы — она осуществляется как бы изнутри (лепят зубы даже при закрытом рте).  У лепщика в его грезах кажется, будто он преодолел сферу знаков ради того, чтобы задействовать новую волю к смыслу.  Оне не воспроизводит в подражательном смысле термина, он производит.  Он проявляет творческую силу" (110).

Глава пятая.  Мягкая материя.  Осмысление грязи

• Вопрос грязи, "печальное тесто".
• К вопросу об амбивалентности образов критикует перегруженность романов противоречивыми деталями — в стремлении оживить действие.  "Но все эти противоречия не приводят к амбивалентностям.  А противоречие, не основанное на амбивалентности, представляет собой чистую психологическую случайность" (120).
• Сартр в "Тошноте" движется в противоположном направлении — от амбивалентности к противоречию.  Он показывает персонажа, который не может достичь твёрдости в порядке материального воображения и, следовательно, никогда не сумеет удержать в жизни крепкую позицию.
• Ценность материализма через Бытие и Ничто Сартра.  "Материя способствует проявлению бытия, т.е. проявлению человеческой сути: "Постое откровение материи (предметов) расширяет кругозор (ребенка) до крайних пределов бытия, тем самым наделяя его совокупностью ключей для расшифровки сути всевозможных человеческих фактов".  И действительно, материя доставляет нам ощущение какой-то скрытой глубины, она заставляет нас изобличать поверхностное бытие" (122).
• Борьбу автора с вязким нельзя описать мимоходом.  "Ставить за скобки", закрывать глаза, откладывать на завтра, чтобы заглянуть внутрь, перво-наперво занявшись изучением подступов, может лишь зрение.  Трудолюбивая рука, рука, одушевляемая грезами о труде, сразу входит в бой…  Если она не становится сильнейший, когда раздражается оттого, что побеждена, погрязла и увязла в клее, она перестает быть рукой и становится какой-то оболочкой, покрытой кожей…  Она перестает быть завязывающей силой.  И сама уже ощущает близость развязки.  Весьма забавно констатировать, что тот, кто боится вязкой материи, увязает в ней повсюду" (124).  Материальное воображение является частью не феноменологии (феноменология увязает в вязком, такова экзистенция), а динамологии, "силы, ощущаемые при переживании, воспринимаются воображениям как динамология" (124).
• В дискуссии по поводу усмирения слизистых (в медицине 17-18 веков) нет никакой опытной основы.  "В них надо видеть то, что мы называем убеждениями относительно образов.  Эти убеждения относительно образов содержат в зародыше образ осмысленный и уже утративший смысл" (129).  Объект убеждений становится предметом ценностных суждений.
• Ценности, сопряженные с грязью, противоречивы.  "Можно бесконечно нагромождать тексты, где ценности друг другу противоречат, высказывать то хорош, то плохо о тине, о грязи, о мягком чернозёме.  Как только земля начинает твердеть, она становится менее пригодной для такого взаимодействия ценностей.  Мы обязаны согласиться с тем, что, касаясь мягкой земли, мы касаемся чувствительной точки воображения материи.  Приобретаемый здесь опыт отсылает к интимным переживаниям, к вытесненным грезам.  Он вовлекает игру древние ценности…" (138).

Глава шестая.  Лирический динамихм кузнеца

• Творение есть преодоление страха (из рассказа об устрашающем эффекте кузницы), "творить означает распутывать страх" (148).  Когда возникает приглашение сделать усилие, мы перестал дышать, своего рода "трудовая астма".  "Бригадиры и инструменты, загадочный материла — все вместе становится объектом тревоги.  Но труд в самом себе содержит собственный психоанализ, психоанализ, который может распространить свою целительность на все глубины бессознательного".
• Закалка железа — как борьба стихий и человек в этой борьбе.  В отношении этого процесса пишет "Большинство историков науки и техники презирает "незрелые" грезы как вздор.  Они сразу же начинают ссылаться на полезное познание, которое, на их взгляд, санкционирует ясные опытные знания.  С их точки зрения железо закаляют оттого, что понимают, что благодаря закалке железо приобретает эластичность и жесткость" (151).
• Закаливание железа связано с множеством магических рецептов и ритуалов.  Но нужно различать магию (про которую много исследований в связи с трудом) и онерические свойства материи.  Последние "соответствуют чуть смутному плану, слегка размытым детерминациям.  Это и есть область незамысловатого воображения материи, область трудового онеризма" (155).
• Впрочем человек плохо приспособлен к исследованию онеризма материи, даже у людей, которые любят легенды.  У последних возникает то, что автор называет "ослабленной легендой" (168).  И процессу повышения ценности легенды предшествует период обесценивания (на примере Вагнера).

Глава седьма.  Скала

• Логика исследования повторяется: сначала противоречие в образе, затем проекция человеческого в материальный образ, затем мораль образа.  Про скалу/утес — как про парадигмальный случай.

Глава двенадцатая.  Психология тяжести и тяготения

• Образы материи тянут вниз, фиксируют и делают недвижимыми.