...Обожествление Витгенштейна...

 Руднев, Вадим Петрович.  Божественный Людвиг: Витгенштейн: формы жизни. — М.: Фонд науч. исслед. "Прагматика культуры", 2002. — 253 с.

Глава 2.  Кэмбридж и Норвегия (1911-1914)

• Ощущение мессианизма.  "Я должен был сделать нечто позитивное в своей жизни, стать звездой на небе.  Вместо этого я остался торчать на земле и постепенно увядаю" (47).
• Развитие культуры на рубеже веков идет по двум направлениям (иллюстрация через музыку): либо редукционистски (акцентирование одного принципа или структуры явления) либо неомифически (через включение в референциальный ряд как можно большего числа явлений и организация их в единое).  Витгенштейн шел по первому пути (логика как философия).
• Общим для обеих направлений был акцент на язык, способ выражения которая есть единственная реальность.
• Основой такой философии стал Фреге, его идеи из Значения и смысла.  Фреге первым сформулировал правило о том, что знаки, тождественные по значению, но различные по смыслу, могут не быть взаимозаменяемыми salva veritate — с сохранением истинности.  Поэтому в придаточных предложениях выражения мнения ("он думал, что") знак лишается своего истинностного значения, т.е. "Придаточное предложение не является ни истинным, ни ложным, потому что значение в нем заменяется смыслом" (60).

Глава 3.  Война (1914-1918)

• Толчок к духовному перерождению на войне вызвало переложение Евангелия Толстым (непротивление насилию + идеал крестьянской жизни).  Вообще-то это "ересь".  И подействовало не только на Витгенштейна, но и фон Фикера.  "Похоже, Л.Н. сделал подарок не православным мужикам, а утонченной австрийской интеллигенции" (78).

Витгенштейн, Людвиг (1889-1951).  Голубая книга // Избранные работы. — М.: Территория будущего, 2005. — c. 341-418.

• Предварительный анализ соотнесения знака и вещи не приводит к установке такого соответствия.  Остенсивное определение не возможно.  "Знак (предложение) получает значимость из системы знаков, из языка, которому он принадлежит" (346).  "Примерно так понимание предложения подразумевает понимание языка".
• Недоступность понимания процесса мышления (поскольку соотнесение с предметом не дает понимания значения, то сам эффект понимания чего-либо становится странным) дает основание для оккультных объяснений.  Но нас смущают не сами "странные" эффекты, а то, что "мы ощущаем путаницу".  Это не научная проблема.
• Если мы конструируем модель действия сознания, как результат психологических исследований.  Такая модель была бы частью психологической теории в том смысле, в котором механическая модель эфира может быть частью теории электричества.  "Такая модель, между прочим, всегда является частью символизма теории.  Ее преимущества может заключаться в том, что она может быстро усваиваться и легко удерживаться в сознании.  Было сказано, что модели в некотором смысле одевают нагую теорию, что голая теория — это предложения и уравнения" (347).
• Попытка проанализировать расположение мышления в голове — как деятельность, которая аналогична оперированию знаками на письме (на бумаге рукой) и устно (языком, ртом).  Эта аналогия становится руководящей, поэтому мы и пытаемся локализовать деятельность, которую совершает "мышление" с нематериальными знаками в голове.  Причина такой силы аналогии: "когда слова в нашем обыденном языке имеют prima facie аналогичные грамматики, мы склонны пытаться их интерпретировать аналогичным образом; то есть мы пытаемся проводить аналогии повсеместно" (348).

Витгенштейн, Людвиг (1889-1951).  Коричневая книга // Избранные работы. — М.: Территория будущего, 2005. — c. 229-340.