...Индивидуализм Возрождения у Баткина...

Баткин, Леонид Михайлович (1932-). Европейский человек наедине с собой = The European individual alone with himself: Очерки о культур.-ист. основаниях и пределах лич. самосознания. - М.: РГГУ, 2000. - 1004 с.

Введение

• Мировое шествие идеи индивидуализма.  Не была известна ни одному классическому обществу.  «специфическое и революционизирующее представление об индивидуальности чаще всего спутывают с представлением об индивидности, которое по необходимости действительно было знакомо каждой культуре, поскольку отражает всегдашнюю биосоциальную данность» (10).  Традиционного индивида мучила «ин-дивидность, in-dividuitas, т.е. «неделимость» человека как «в[ы]-деленность» как результат того, что он есть часть (доля) во вселенском человечестве.  Единство осуществляется в качестве множества.  «Индивид» - слово, которое определяет отдельного человека через его выключенность в множество. И, стало быть, через его случайность, несамостоятельность или, как выражались схоласты, через акциденцию «вот этого человека», отличную от общечеловеческой субстанции» (10). 
• Долго пишет о невозможности применения современных категорий личности к людям в те эпохи, когда такой терминологии не было, хотя для включения исторического явления в большой исторический ряд такое использование современной терминологии может быть оправдано.  Но не отказывается полностью от терминов личности и индивидуальности применительно к другим эпохам - «соналожение и взаимопронизывание субъективных определений сразу и в «малом», и в «большом времени» - вот, собственно, потребная парадоксальная полнота исследования.  Непрерывное движение от себя к Другому и наоборот.  Не решение двух задач по очереди, но их синтез» (26).  Признается во внимании к диалогической модели Бахтина.  
• Соотносит событие в «малом» и «большом» времени - тоже из Бахтина (28). Большое время - время диалога, то есть «преодоление малости (замкнутости на себя) всех « малых времен»» (30). 
• Соотнесенность индивидуализма с античной трагедией - при том, что между ними мало общего по существу (35).  «Принятие принципа, согласно которому отдельно стоящий человек значит бесконечно многое просто в качестве такового, а не потому, что оно есть частица чего-то огромного, не в силу почетной причастности» (35).   
• Диалог - «выход мышления за свои пределы.  Но не в бесконечность абсолюта, а в другое мышление.  В бесконечность реального или воображаемого абсолюта» (42).  Отказывается от вопроса «почему» - некорректного, бессмысленного.  Остается изумление «как», «что такое» - эти вопросы «замыкают на себя и вбирают, растворяют в себе «почему», которое остается в качестве метафизической тревоги, сопутствующей последним вопросам» (42). 
• Индивидуальность - «единичность, доведенная до единственности».  Социально-политическое основание формирование этой идеи (46).  А диалог становится необходимым следствием такой я-вселенной (47). 
• Дилемма между типичным и выдающимся как объектами изучения (51).  Это однако категории малого времени.  Исключительное как диагноз разрыва в культуре, сдвига и движения вперед. 

Августин 

• Отвергает «психологизм» исповеди Августина.  Психологизм предполагает несовпадение внешнего и внутреннего, внимание к индивидуальному, а потому невозможность полного проникновения, сохранение остатка на дне. 
• У Августина не психологизм, а онтологизм, соотнесенность не с собой, а с Богом.  А «необыкновенная суггестивность августинова «я» есть молитвенная рефлексия» (64).  
• Это не автобиография.  Истинная цель - увести от случайности жизненной истории человека к его субстанциональности (65).  Его персональная история заканчивается на моменте обращения, дальше он себя называет уже просто «человек» (66), становится надличным, общим, проповедником.  В интерпретации Бахтина (86).  В т.ч. автобиография как акт эстетизации, оценивающий взгляд другого. 
• Процедура исповеди, наоборот, предполагает отказ от личного, воцерковление, обобщение.  Но она же требовала формулирование личного - впрок, пропедевтически - в форме mea culpa - «исчерпывающая формула средневековой идеи индивида на месте будущей идеи «личности»…  Мыслить и говорить о себе оказывалось культурно возможным ввиду причастности индивида первородному греху и в чаянии личного спасения» (72).  Неверно, что существовавшая индивидуальность нашла наконец себе выражение, только в процессе самовыражения, индивидуальность формировалась.  «Мир исповеди - единственный, тотальный, целостный мир, в котором индивид тогда смел сказать: «я».  Чем откровенней (интимней) самоанализ, тем уверенней он навылет минует кающееся «я» - и докапывается до безличного в индивиде, до всечеловеческого как такового» (73). 
• Эпизод с кражей груш - модель преступления вообще.  Свидетельство порочности природы человека, преступление без внешних мотивов, которые Августин, кстати, признает. 
• Несовпадение с собой в исповеди Августина - абсолютно.  В личности же - относительно, внутри самого же себя (88). 
• Принципиальная оппозиция между религией (мистическое наполнение) и культурой (чего не было у Бахтина).  Но эта сакральная подоплека обеспечивает культурную важность исповеди (90).  
• Выводит общий разум из идеи общего блага - при том, что все это благо наполняют по-разному и мудрость понимают по-разному.  При этом не останавливается на абстрактной идее блага, а все же дает конкретные примеры - нетленное лучше тленного, вечное - преходящего…  А потому истина и мудрость не персональны.  Доступ к ним - вопрос количества, а не качества.  Поэтому то, что определяет личность в Новое время, у Августина вне индивида. 
• Это определяет его учение о свободе. Зло как умаление добра, сотворенного Богом.  Ответственность человека за зло, которое в его власти (при этом перекладывание ответственности на фатум разрушило бы всю конструкцию морали).  
• Дополнительные аргументы понадобились для обоснования божественного проведения, которое отличает от детерминизма - не потому ты поступаешь так, что Бог предвидит, а предвидение таково, что ты поступаешь так.  И странным образом для обоснования проведения - снижает его до уровня человеческого предвидения: я предвижу, потому что так случилось, а не случилось, потому что я предвидел.  Но абсолютное предвидение лишает его вероятностного характера.  А потому становится предопределением - потому что человеческая неопределенность уже где-то там предвидится, известна.  Бут Иова поставил под вопрос божественное провидение (101).  Но свобода воли у Августина объясняется структурой «я» - которе есть отражение Бога, обращение к Богу, спасение осуществляется «не человеком, а в человеке».  Деформация осуществляется человеком, а реформация - в человеке.  «В этой высшей несвободе, именно в отсутствии будущего понятия личности… состоит тайна свободы воли и ответственности, как из разумеет Августин» (101).  Эго же формулируется через смерть - означает, что смерть [в Боге] принята как желанная, добровольная (102). 
• И снимает проблему самоубийства (104) - нет проблемы.  Ложность посылки самоубийцы - в том, что смерть есть.  И желание жизни, хоть и другой.  А смерти-то нет.  И потому самоубийца не совершает никакого выбора, поскольку ничто невозможно выбрать. 
• Послание Павла.  Говорит об уважении ко всякому другому, без дискриминации.  Но это не уважение другой личности.  Это о различиях не индивидуальных, а групповых, социальных признаках, привычках, ритуалах.  И это о независимости спасения от дел человека и других атрибутов - но единственно от воли Бога, которая неизвестна и на которую не повлиять (111).  И не рабу судить о другом рабе (113), все рабы перед Богом.  «Прагматика миссионера»
• Для Кьеркегора в вере Августина много знания, спокойствия, мало феноменологии, мало «моей веры» (115).  Для Августина «вера - это онтологический акт, в котором решающим образом участвует сам Бог.  Это Божья милость, это элемент миропорядка…  Не просто мистическое умонастроение, а абсолютное («спокойное»!) мистическое пребывание» (115).  Бог для него - Бог, а не вера в Бога (116). 
• Возражает Библеру, для которого личность - в любом вопрошании себя, несовпадении с собой эмпирическим -  а потому присутствует в любую эпоху. 
• Вопрос о свободе воли становится неразрешимым в Богочеловеке (126).  Но эта же тайна - условие Христа. Эта религия опирается на «соединение того, что свыше внеположено личности, и личного усилия как условия растворения в общине братьев и сестер во Христе» (127).  «Персонализм (также и раннехристианский) не есть существование «в горизонте личности», ведь он сакрален и надличен» (127).  

Абеляр 

• Сравнение Истории моих бедствий Абеляра с Письмом к потомкам Петрарки - отнесение их к разным «жанрам» (138).  Жанр - «явленный способ мироотношения…общепринятая, типовая, матричная архитектоника думания и сознания… некоторая духовная содержательность, доведенная до твердой предопределенности», что делает его синонимом стиля, логики, поэтики, «как бы эту явленность ни называть».  Автобиография - не есть еще жанр, жанр задается «основаниями самой выделенности индивида - субстанциальным оправданием автобиографизма как такового». 
• Абеляр полностью полагается на авторитет церкви (155).  Противоречия между авторитетами предполагает иерархию между ними. 
• Ищет место личного в Абеляре, который не был еретиком, был правоверным.  Где искать этот личностный задел?  Ищет в его толковании.  И по этому поводу: «толкование предполагает свободу суждения, которое потребно католику для того, чтобы достичь наконец-то истинного (т.е. догматического), где свобода суждения излишня, твердеет, опустошается…» (159), т.е. предполагает какую-то свободу, и «личность» для рефлексии в отношении средневековой матрицы сознания - через казус, доведение этой матрицы до логического предела.  
• Личное как пример общего, экземплум.  «Перевод биографии в притчу и всего житейского в житийное дает наконец-то событиям и душевным волнениям настоящий смысловой ключ…  Всеобщее и есть самое личное - до глубин потрясенного духа - под биографической кожурой.  Оно требует подробностей и подробностей, делая индивидуальное культурно возможным» (177). 
• Акцентированная откровенность - следствие такой функции казуса служить иллюстрацией общего, принята в исповеди (178), не копание в себе, а овнешнение личного, превращение своего, частного, в известный и даже мировой грех.  Одновременное бытование и в качестве грешника, и в качестве очищающегося.  «Поэтому так напрягаются подробности, вдруг становящиеся поучительными и надличными, итак вместе с тем трепещет всеобщее (нормативное), вдруг становящееся личным.  Эта онтологичность, эта откровенность тяжела, без-мерна на нынешний вкус и меру (в отличие от всегда душевно изящной чисто-культурной искренности)» (178).  И Абеляра даже не исповедь (формальная, по петенциалиям), а исследование возможности исповеди «как сопряжения (смысловой встречи наиболее личного с наиболее надличным, человеческого греха с божественным совершенством» (179).  

Письма Элоизы

• Такие «выдающиеся» примеры обычно интерпретируются либо как плод эпохи, пример (ани-пример) типового, либо как проявление всемирного личного, вне истории.  Оба подхода упускают «беспокойное усилие индивидуальной рефлексии» (189). 
• В отношении оксюморонности обращения Элоизы к Абеляру: «Оксюморонность, соединение несоединимого - в глубочайшей природе средневекового риторического мышления.  В этом верх доступного для него драматизма, излишне орнаментального на наш вкус, но по-своему истинного» (193).  
• Переписка как борьба обращений (200). 
• Смешение набожности и воспоминаний о греховной любви требовало специальных культурных средств (простая оксюморонность недостаточна).  У Элоизы они были - Песнь Песней (сопоставление мотивов в письмах с Песней Песней, смешение с царем Соломоном).  Абеляр в ответах подхватывает, 211).  Токование Песни Песней было общим местом для глоссы того времени. И Элоиза вполне следовала толкованиям.  Только лишь «ни для кого это не было в такой степени, как для Элоизы, интимной и саморефлексимной, а не общей проблемой» (215).  
• «Смешение возлюбленного и Христа не есть, конечно, идея Элоизы, не доведено до силлогистики - тогда оно было бы абсурдным… но как раз в недосказанности, в стихии намека и двусмысленности возникает мистическая (или полумистическая) настойчивость писем» (223).  Абеляр требует канонической определенности. 
• Я Элоизы прорывается в признании того, что она продолжает грешить, любя Абеляра сверх Бога и желая этого греха.  На этом напряжении вся эпистола Элоизы.  И в нем формируется индивидуальность - не вне культурных рамок, а в индивидуальном предельном переживании их.  «Исповедь Элоизы достигает наивысшей полноты, когда оказывается невозможной - в форме этой невозможности.  Душа жаждет и не моет примириться с Богом только в одном: она трагически не в состоянии отказаться от себя, от судьбы и души Элоизы» (227), индивидуальное покаяние невозможно, поскольку требует отказаться от индивидуальности, «нужно стать человеком без биографии, стать просто христианином, смиренным и анонимным». 
• О соотношении казуса и эпохи: «уникальность духовного мира Элоизы дает возможность ее среде и времени высказать свой последний, пограничный, способный к подвижке смысл.  Происходит испытание риторических и сакральных установок, авторитета Библии, житийности, исповеди и т.д.  Всякий подобный (так увиденный) историко-культурный эпизод есть неоценимы эксперимент над эпохальной ментальностью.  Нет другого способа остранить ментальность и представить в качестве логической идеализации, а не просто эмпирической наличности, и тем самым сделать ее доступной для более углубленного теоретического построения» (231).  

Петрарка 

• Индивидуальное как следствие книжного, вычитанного, «придуманное о себе в подражание - оказалось жизненно-психологической реальностью» (238).  Интересует - «как».  Глубокое осознание себя автором, в том числе, автором свой жизни, «реально-жизненное «Я» про-изводится через произведение» (239). 
• Первый в истории «просто писатель», впервые завоеванный статус частного лица (253).  В Европе того времени - это могло быть только воображаемым статусом - но это не влияет на его реальность, это воображение обладало социокультурной реальностью.  То, что выдумал Петрарка в качестве своего статуса и что воспринимали его современники, еще недавно никому не приходило в голову - «даже Данте».  Петрарка создал (выдумал) этот статус - но из словесности, из латинских текстов, топосы любви к свободе и уединенной жизни ради чтения древних и сочинительства рекомбинируются в нечто о крайности оригинальное.  Соединение otium и negotium. 
• Дружеское, интимное обращение к потомку-читателю, жанр частного письма.  Также формируются письма к знаменитым предкам, Цицерону. «конструирует и будущее, и прошлое (ощущая их оттого лишь острей в качестве таковых) как сплошь настоящее: через квазиобщение между «я» и «ты»» (258).  Оттого время становится частным - «время писателей и читателей»
• Опустошение собственного «я», которое остается лишь обстоятельством написания текстов, авторства.  Отождествление биографии с творчеством, внимание к процессу писания.  ««Авторство» в чистом виде, как жизненное состояние Эго.  Иначе говоря, напряженное отношение к себе через осознание интимной существенности самого процесса сочинения.  И, таким образом: новое Я-сознание» (264).  Впервые отношение к произведению как детищу своего усилия. 
• Антагонизм в эпистолярном наследии Сенеки (морализаторство) и Цицерона (бытовая материя с риторическим блеском) - Петрарка писал как первый, но позиционировал себя как Цицерона (непосредственность, казусность личной окраски писем Цицерона», 275).  Как способ выведения наружу, материализации, а следовательно - конструирования своего я.  И своего жанра, желание быть я-автором. Письма Цицерона почти новые «личные» письма.  И Петрарка так не умел, но ставил себе как культурную задачу.  Петрарке ближе стиль, содержание писем Цицерона - и это для сверхтемы писем - сам Петрарка, «состояние моего духа» (280).  Кроме того, в переписке состояние автора зависит от адресата, автор психологически объменее и подвижнее.  
• Петрарка такой стиль определяет через избыточность и нескромность впечатлительности (277). 
• Второе влияние - Исповедь Августина. 
• Вопрос о том, как культурный образ, стиль становятся индивидом, самосознанием решает как-то слишком просто - «благодаря этому стремлению к стилевой абсолютности, законченной однородности, сглаженности, высокой литературности, а потому и непроницаемости для эмпирически-житейских побуждений, интересов, поступков» (283).  Петрарка «ускользал» от себя бытового, и это было не самообманом, а «стилистическим освобождением», «книжность приобретала психологическую повседневную достоверность изнутри себя же, через сдвиг риторики Цицерона и Августина.  Это прорыв от риторического («гражданского» ли, исповедального ли) «Я» к самовыражению как суверенной цели, к Я в новоевропейской, хотя и далекой пока перспективе» (283).  
• Незаконность вопроса, где подлинный Петрарка, а где литературное.  Для Средних веков (299). 
• И показывает как формируется с противоречиями и оглядкой на себя авторская позиция Петрарки - новое формируется осторожно.  Через игру, которая позволяет взаимодействовать с масштабом задачи - стать вторым Цицероном…  и первым гуманистом. 
• Ссылка на статью Мартелли, который клеймит неискренность Петрарки - а потом обосновывает ее стремлением освободить себя от себя самого (312). 
• Единство стихов к Лауре - как стимулятор творчества. Даже с подозрением в выдумке (415).

Макьявелли 

• Описывает перепады модуса письма в переписке Макиавелли - от разумных и серьезных до похабных и нарочито бытовых.  При этом усиление бытовой стороны вторых.  Эта «полнокровность» письма Макиавелли становится знаком большей литературности, концептуальности. Это выстраивание субъекта через противопоставление высокого и низкого и акцентирование этого.  Демонстрация «наивозможной варьеты» человеческой души и поведения (754).  Сам он для жизни высокой, но при этом его разговоры с обычными людьми с их столь несхожими «фантазиями» описаны не менее объемно и через те же самые глаголы, что и применительно к чтению древних, и даже в той же последовательности.  
• И это подчеркивает индивидуальное авторство - не роль, не стиль определяет текст, а сам человек Макиавелли.  «Теперь же индивид задает собой топосы, определяя и свое высокое, и свое низменное, т.е. поскольку человек смеет исходить из себя, то оно по ходу своей внутренней варьета индивидуально порождает разноплановые мысли и поступки, как gravi, так и lieti» (756).  
• Пи этом говорит о вписанности такого разнообразия поведения в ренессансное представление о естественной череде жизни (Декамерон).  Кажется, что вызывающим было не такое «ощущение» самостоятельности, а все же нарушение моральных запретов, а точнее переосмысление моральной программы - против конформизма и за самостоятельность решения свой жизни.  
• И это переворачивает фокус внимания при моральной оценке с поступка на человека целиком - «не взятые изолированно поступки характеризуют человека, а человек придает смысл своим поступкам,… которые, будучи поставленыы в связь с его достоинствами, выступают в ином свете и «будут ему в честь»» (763).  
• Такое описание человека Макиавелли называет универсальным.  И тут же сталкивается с проблемой сочетания этой универсальности с уникальностью каждого.  И коррелирует с прагматическим выбором поведения у Государя (768).  И это потому что «принцип «универсальности» распространяется на всех «мудрых» людей» (770). 
• «Фантазия» = «образ действий» как нечто врожденное и неизменное, «не верят в возможность того, что с ними еще не случалось» (776).  И если для человека это положительно, то для политика это недостаток. Фантазия восходят к античному ingenium, а противоположный принцип состоит в рациональности оценок, расчетов и действий.  Даже переживает, что его рациональный расчет столь часто опровергается политической практикой. 
• Идеальный политик - абсолютно рациональное поведение (777). 
• Углубление «цель оправдывает средства» (780) - в смысле, что средства сами по себе не определяют успех или неуспех политика и потому судить по ним бессмысленно. Фактором же служит весь человек, его фантазия.  
• Противоречие между пониманием этой фантазии - ею владеет человек или она владеет человеком (782). 
• Совет один - отвага в поступках, которые подсказывает «собственный дух» (782). Возведение в норму индивидуальный стиль поведения.  Превращение в универсальную норму индивидуального. 
• Противоречие в мысли все же сохраняется - цит. «Испытывать фортуну, подругу тех, кто молод, и действовать по обстоятельствам» (784). Взаимоисключающие модели.  И сам видит противоречие в этом.  Ни одному политику не дано быть одновременно и тем, и другим, у каждого - своя «фантазия».  В общегуманитарном плане решил это через постоянство индивидуальных нелогичностей.  А в политическом плане - политик превратился в функцию обстоятельств. 
• Фигуру государя выдумал - «в том же значении, в каком через что лет Галилей придумает падение тел в абсолютном вакууме.  Изобретение Государя было гениальным - пусть, в отличие от Галилея, не осознанным, не чисто методическим - мыленным экспериментом» (791).  Воображаемая правда, которая позволяет понять действительность. 
• На возражение о том, что императив Макиавелли функциональный, а не индивидуальный, отвечает, что предпосылкой для такого требования служит «странная внутренняя пластичность, некое новое необычное качество индивида в целом». 
• Новаторство именно индивидуальной суверенности, эмансипация индивида от чего-то большего, что его определяло бы (792). Но политическое бытие требует подчиненность индивида обстоятельствам - и в этом главная трагедия мысли Макиавелли - «две равно существенных характеристики того, что мы назвали бы личностью, по Макиавелли, начисто исключают друг друга».  Фантазия намертво приклеена к человеку, его победа или поражение зависят от обстоятельств, в которых человек ведет себя.  Еще нет свободного отношения к себе, нет личности. 
• И вводит полную личную ответственность за смыслы, которые этот индивид как комплекс возможностей, находит.  Как его интерпретация проблемы начала, его прикосновение к бездонности идеи causa sui. Безнравственность его идей является потому, что он поставил проблему об источнике нравственности - «читая «Государя», мы присутствуем при родах нравственности как человеческого решения.  Эти роды рефлективно обнажены.  Они греховны, и грязны, и мучительны» (796). 
• Так и работает с несколькими моделями поведения индивда (801): 1) «концепция «героической» рациональности исторического деятеля»; 2) человек «фантазии» (отрицательное); 3) верность себе (положительное).  
• Общее мнение - что вне политической сферы индивидуальность и верность себе - не изъян.  
• 4) сама природа индивида разнообразна - «в подражание Природе вообще» (805), т.е. отсутствие противоречия между верностью себе и душевной подвижностью.  Это противоречие только на уровне жизни публичной.  
• «Государь» Макиавелли в Контексте Новоевропейской Идеи Личности
• Применение понятия личности к идеям Макиавелли - анахронизм, это понятие Нового времени.  Личность - как «установка на самообоснованность каждой человеческой индивидуальности», «идеальное, предельное положение индивида в мире», всеобщее, которое парадоксальным образом индивидуально, нечто, что больше индивида, «но не дано извне или свыше, а есть именно он сам».  Личность поэтому вынуждена нести ответственность за всеобщность, которое проявляется как «несовпадение особенного со своей данностью, как открытость в человечество, как творимый смысл, насущный для всех прочих смыслов» (814).  Но Макиавелли, конечно, определял будущее время и отвечал на еще не заданные вопросы. 
• Отрицательное равенство и гарантии личности обеспечены правом и равенством граждан (которая предполагает свободу частной жизни, вне права).  Положительное равенство обеспечено в культурной сфере взаимным интересом к особенностям друг друга - и оно осуществимо только в общении, уникальном, как и уникальны участвующие личности, вне инстанций и институтов. «Встреча личностей - событие не в сфере совместного быта, а феномен всеобщего бытия» (815).  
• «Каждое особенное сознание разрастается на культурной почве Нового времени в качестве заново рождающегося всеобщего» (815).  Поскольку небеса пусты.  Отсюда для автора - опора только через включение в непрекращающийся диалог равных личностей. 
• Отличает действие, которое в отличие от диалога предполагает «сопротивление материала», внешнюю необходимость и обратную отдачу - то, что называлось судьбой (817). 
• Ядро размышлений Макиавелли - не предикаты личности, а ее сущность, ее отдельность, ее индивидуальность.  Такая личность, конечно, пред-задана историей, но остается не познанной, остается иксом в текстах Макиавелли. Но именно это не познанное он инструктировал к действию, задавал через предикаты.  
• В Государе противоречивость в самом замысле - следовать обстоятельствам или «доблестно» противиться им (821).  И ближе к концу текста. 
• До этого логика была проста - оценить конкретную ситуацию, т.е. подвести ее под общее и применить к ней «правило», сознательно выбрать средство.  Т.е. проблем а зоркости суждений.  Но вот вдруг сама возможность подведения частной ситуации под общее оказывается под вопросом.  «Свойства времени» становятся равно важными.  Выводятся две переменные - свойства поведения и свойства времени - и их пересечение дает успех или поражение.  Поведение «может» - но не «должно» - соответствовать временам.  И результат неопределим.  
• Логика Макиавелли рушится после того, как он допускает, что 1 - предвидеть перемены времен невозможно и 2 - противиться своей природе индивид тоже не может и его поведение однообразно, не меняется под обстоятельства. 
• А затем вновь возвращается к апологетике доблести.  Две противоречащие друг другу мысли в одном тексте. Причины?  
• Это противоречие прослеживает с самого начала текста.  
• Отмечает, что внешний исторический мир Макиавелли рассматривает как «материю», которую преобразует та самая персональная «доблесть» - по аналогии материи и формы - пассивного и активного начал, но равно необходимых - в античном понимании как то, что не «придается» материи, а «вводится внутрь», становится неотделимым. 
• Вообще корень противоречия в двойственности человеческой натуры - обстоятельства всегда фиксированы, а человек может оказаться способен или не способен действовать разумно (831). 
• Исследует Чезаре Борджиа - «чудовище универсальности» (833).  И как пример при конструировании «внутренней формы субъекта действия» (834).  
• Кажется, критерием оценки является способность детерминировать себя (Борджиа), ан е быть детерминированным собой, своей природой.  У нас критерий другой - следование своей природе представляется преступлением значительном меньшим, чем рассудочное злодейство, чем результат его свободы.  
• Универсальность человека является основанием для его способности действовать разнообразно, согласно обстоятельствам.  У Макиавелли эта универсальность существует в зоне политики, она не служит тому, чтобы стать лучшим собой, она служит удержанию власти, самосовершенствование становится побочным результатом  - по модели ремесленника, это царь-работник.  У Макиавелли цель индивида выносится вовне, в историю, размыкается из себя.  Это повлияет на формирование концепции личности (ниже). 
• Двойное значение «доблести» у Макиавелли - качества индивида и универсализм поведения (843), «неуловимость, неопределенность человеческого облика государя».  
• Так же двойственность понимания «действительных» вещей - в противоположность воображаемым.  Под вопросом становится максимальная универсальность (обладание как можно большим количеством характеристик для максимальной мобильности) - «действительная добродетель» для Макиавелли - как гораздо более нереальная, чем даже ангельская добродетельность. И выводит это качество из прямо противоположной невозможности состоять из всех качеств: нет таких, нечего и выдумывать идеального государя, следует лишь рекомендовать избегать тех характеристик, которые мешают держать власть - а для этого нужно быть «всесторонне-политически-добродетельно-порочным» (848).  Действуют обе логики одновременно, обе модели индивидуальности. 
• Акцент у Макиавелли при этом - проявление характеристик в публичном пространстве, для подданных - представление подданных важнее, чем реальные качества - отличие от желание Гамлета не казаться, а быть.  «Ремесло» (850) государя - являться, а не быть. При этом казаться - и быть, обладать всеми - противоречивыми - характеристиками - без лицемерия - это «кентавр», получеловек.  И в этом суть модели, а не односторонний выбор в пользу зла.  Добродетелью является способность подражать всем, нет универсальной модели.  Но и такое поведение не защищено от ошибок - «презумпция индивида как неопределенности, незакрепленности (= «мудрости», подлинной «доблести») сталкивается с презумпцией природной определенности и закрепленности индивидуального поведения» (855).  «Обе модели индивидности преподнесены в «Государе» как не воображаемые, а действительные. Однако они относятся к двум разным реальностям: наличной, эмпирической - и экспериментальной, проективной» (856). 
• Потому и качество, которое определяет все - ум, проницательность.  Чтобы формировать мнение о ситуации - подвести ее под правило.  Но и правила у Макиавелли далеки от универсальных, казуистичны - а потому акцент перемещается на волю, опыт и проницательность того, кто действует.  Исходить «из себя», «da se».  И вина за провал тоже на тебе же.  «Воспользоваться шансами, которые время от времени предоставляет фортуна, способен только какой-то необыкновенный, господствующий над собственной природой, не зависящий от себя и вместе с тем всецело исходящий из себя индивид» (857).  
• Это развитие идей о разнообразии людей - теперь они не просто отличны от других, но равны самим себе и своему заранее уготовленному месту.  Теперь это разнообразие внутри человека, он расширяется до безразмерности, до бога, все человечество в одном лице и теряет при этом контуры.  Этот индивид бытийсвует актуально, но лишь в качестве возможного - реф. Мона Лиза.  Не избыток индивидуализма (обычно обвинение Макиавелли), а его недостаток. 
• И проблема совместить личность и деятеля. Это не проблема Макиавелли, личность устраняется в пользу действия.  Или это личность, ядро которого в постоянной адаптации себя к действию.  Без «души» (859).  
• «Личность впервые предстает на пороге Нового времени в облике сверхличности, словно бы космической туманности» (860). 
• Цель вынесена за пределы личности, этой деятельности чужды все гуманистические ценности личности, индивидуализма. Личность становится средством, отчуждается от себя.  Это такое снижение ренессансного гуманистического универсализма.  Но он же и освобождение личности от детерминации (внешних причин), всегда исходит из себя, является причиной себя и двигателем своих поступков.  
• И отвечает за свои решения - без этой свободы не была бы возможна и воля к власти, которую интерпретирует как «независимое полагание человеком своего raison d’etre, осознанное внесение им в жизнь ценностей, теоретически-беспредпосылочное (внерелигиозное) осмысление мира» (865).  «Индивид как личность есть не всякое, а особое самосознание: обходящееся без сакральных и соборных санкций» (867).  Она из себя вырабатывает свой смысл - «следовательно, нечто высшее, чем она!» (868).  Сама выбирает свой закон. 
• Испытание государя действительностью - тема Макиавелли. И позже осталась в Новом времени.  Это проблема Гамлета, который не может просто следовать воле призрака, и это не проблема неспособности к действию - он должен найти свои, внутренние основания для действия, «поиск основания такого действия, которое было бы насквозь индивидуализированным и сознательным» (871).  «Переплавка морали в добытую самим индивидом, обеспеченную его личностью нравственность» (874).  
• Пример Дон Кихота.  И последующая романтическая трансформация образа, исключение комического.  Вплоть до Достоевского, который довел его до князя Мышкина и Алеши. Но у Достоевского эти герои всегда бездеятельны, действие исключено.  
• Сравнение с человеком в традиционном обществе.  Где есть выбор действия, но не выбор смысла действия, действие всегда соотносится с нормой, выбор же возможен при различии пониманий нормы, выбор истиной нормы.  «Речь шла об истолковании миропорядка, его единственно верного Смысла.  И тот, кому открывался Смысл, не отвечал за него (а только за свои действия, на нем построенные), даже будучи готов оплатить приверженность ему кровью и жизнью, т.е. будучи в глазах других людей повинным в отклонении от (иначе ими трактуемого) Смысла» (883).  Это авторитарная позиция, потому что исходит из Абсолюта.  
• Личность по определению действующая, поскольку выстраивает мир из себя каким бы пассивным ни был человек.