...Абсурд Камю в Мифе о Сизифе...

Камю, Альбер (1913-1960).  Миф о Сизифе: [философ. трактат] / пер. с фр. Самария Великовского, Наталии Немчиновой. - СПб.: Азбука-классика, 2005 (ГУП Чехов. полигр. комб.). - 251 с.

Абсурд и Самоубийство

• Вопрос - понуждает ли абсурд к смерти, бессмысленность жизни - а точнее, бессмысленность труда, чтобы жить, - к самоубийству.  И этот вопрос требует рассмотреть - «вне всех сложившихся способов мысли и вне игры непредвзятого ума» (14).  Такой непредвзятый ум привносит - оттенки, противоречия, психологические примеси…  А тут нужна логика до конца - «Всегда легко быть логичным.  И почти невозможно быть логичным до конца».  Самоубийцы логичны до конца.  Самоубийство позволяет поставить проблему - логичен ли смертельный исход. 
• Говоря о методе - «метод анализа, а не метод познания.  Как всякий метод он подразумевает свою метафизику и волей-неволей обнаруживает те конечные заключения, о которых поначалу он как будто и сам не подозревает.  Так последние страницы этой книги уже содержатся в ее первых страницах» (17).  И из примеров очевидно, что это метод описания проявлений.  Невозможность истинного познания - «возможно лишь перебрать видимости и ощутить климат» (18). 
• Находит абсурд везде в жизни.  И кажется ориентируется на реакцию, а не на какую-то базовую структуру - усталость, головокружение, тошнота.  И потом - в интеллектуальной деятельности, в парадоксах сознания - через головокружение. 
• Источником парадоксов - в условиях невозможности познания (научного, прежде всего) - является желание, «хотеть - значит порождать парадоксы» (28).  Он зависит от человека в той же мере, что и от мира.  «В настоящий момент он их единственная связь» (29).  И он есть истина.  
• Абсурд - реляционная структура, она не втыкает из одного факта, а из сопоставления фактов, реального и мыслимого.  В столкновении человека и мира.  И доказательство их со-существования.  
• Не отказывается от разума.  Его беспомощность либо доказывает его пределы, либо - способность описать без способности объяснить (46).  
• Критика Кьеркегора (и Шестова) за то, что он совершает прыжок в христианство, отказываясь от борьбы разума с абсурдом.  Претензии разума называют гордыней.  Но разум оказывается способен на что-то в своих пределах.  И нет оснований отказываться от него. Экзистенциальную философию называет философским самоубийством - не оценка, а описание ее отказа от себя и попытки себя превзойти в том, что является ее отрицанием (51). 
• Критика Гуссерля за его идею интенциональности, в которой выражаются сущности - пусть в каждом явлении этих сущностей бесконечное множество.  Этот метафизический реализм сравнивает с Платоном и банит как противоположный прыжок во всемогущество разума.  Религий множество, в т.ч. без Бога.  И все они обвиняют человека, который отказывается совершить этот прыжок в религию (любых форм), хочет остаться в том, что он понимает.  «Он же чувствует себя невиновным.  Сказать по правде, он не чувствует ничего, кроме своей неистребимой невиновности.  Она-то ему все и позволяет» (64). 
• «И разум, и иррациональное ведут к одной и той же проповеди.  Потому что дорога, по сути дела, не так уж важна, достаточно воли к чему-то прийти…  Ностальгия тут сильнее, чем наука» (58).  В обоих случаях разум беспределен, «абсурд же - ясный разум, осознающий свои пределы» (60).  
• Человек абсурда - постоянный революционер, бунтарь.  А бунт противоположен самоубийству.  Абсурд освобождает в той мере, в которой приговоренный на смерть готов ко всему.  И еще одно следствие - отсутствие иерархии ценностей и возможностей.  Замена качества опыта его количеством. 

АБСУРДНЫЙ ЧЕЛОВЕК (в интернете http://www.nietzsche.ru/influence/philosophie/sizif/?curPos=2)

• Но абсурд не освобождает.  «“Все дозволено” не означает, что ничто не запрещено.  Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести».  «для него существует ответственность, но не существует вины».
• Дон Жуан - как пример приумножения опыта и осознание абсурдности. 
• «Дон Жуан вовсе не “коллекционер” женщин. Он лишь исчерпывает их число, а вместе с тем – свои жизненные возможности».
• Актер - как эталон абсурдного человека - без надежды на завтра, либо состоялся, либо нет. И «нет границы между тем, чем хочет быть человек, и тем, что он является…  видимость может создавать бытие».  
• Критикует «раба/господина». «до прихода нашей машинной эры, можно было сохранять равновесие между общественной и индивидуальной добродетелями.  Можно было предаваться изысканиям: какая из них служит другой.  Это было возможно благодаря упрямому заблуждению человеческого сердца, согласно которому люди приходят в мир, чтобы прислуживать или же пользоваться чьими-то услугами». 
• Не просто принятие.  Речь идет о действии и борьбе.  «Завоеватели знают, что само по себе действие бесполезно.  Имеется лишь одно полезное действие, оно связывает человека с землей.  Я никогда и ни с чем его не связываю.  Но приходится действовать “как если бы”, поскольку на пути борьбы происходит встреча с живой плотью».
• Относительно отличия искусства и философии: «нет ничего более суетного, чем все эти дистинкции по методам и объектам, для которых подыскивается единство цели.  Между дисциплинами, которые создаются человеком для понимания и любви, нет границ.  Они проникают друг в друга, сливаясь в одной тревоге».
• Исследует формы искусства, которые могут выразить абсурд.  Идеальным для описания без объяснения называет музыку.  И подробно занимается романом. 
• На основе героев Достоевского - Кириллов, Ставрогин, Иван Карамазов - описывает абсурд: «Все хорошо, все дозволено, и нет ничего ненавидимого: таковы постулаты абсурда».  Но вот логический вывод Достоевского (в “Дневнике”): “Если убеждение в бессмертии так необходимо для бытия человеческого (ибо без него следует самоубийство), то, стало быть, оно и есть нормальное состояние человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует несомненно”.
• Анти-эстетика!!!  «это не эстетика с ее спокойно передаваемой информацией, повторяющимися раз за разом бесплодными иллюстрациями какого-то тезиса.  Если мы удалось ясно показать это, такого тезиса просто нет.  Роман-тезис, произведение-доказательство (самое ненавистное из всех) – чаще всего они являются результатами самодовольного мышления.  Доказываются те истины, которые считаются своего рода собственностью.  Но тогда в ход идут идеи, а они – прямая противоположность мысли…  Там, где мысль возвращается к самой себе, вздымаются образы, являющиеся очевидными символами конечной, смертной и бунтующей мысли.  
• Возможно, писатели и не обходятся без доказательств каких-то тезисов.  Но они не столько приводят доказательства, сколько отдаются им.  Главное, они одерживают свои победы в конкретном, в этом их величие.  Триумф плоти подготавливается мышлением, абстрактное могущество которого было унижено.  А это ведет к тому, что плоть сразу высвечивает творение во всем его абсурдном блеске.  Пламенные произведения создаются философами-ирониками.
• Отвергая единство, мышление возвеличивает многообразие.  Многообразие – вот истинное поприще искусства.  Единственной освобождающей ум человека мыслью является та, что оставляет его наедине с самим собой, со знанием собственной конечности и близкого конца».
• Пересматривает абсурдность Кафки.  Тоже находит у него «скачек», надежду, универсальность образов (одиного бредущего человека).  Что противоположно абсурду, затуманивает ясность истины. «по-настоящему отчаявшаяся мысль определяется по прямо противоположным критериям, что трагическим произведение становится лишь тогда, когда из него изогнется всякая надежда на будущее.  Оно описывает жизнь счастливого человека.  Чем возвышеннее жизнь, тем абсурднее идея о ее утрате.  Возможно, в этом секрет гордой бесплодности, пронизывающей творчество Ницше.  В таком порядке идей Ницше оказывается единственным художником, сумевшим вывести крайние следствия из эстетики Абсурда, ибо его последнее слово – бесплодная ясность завоевателя, упрямое отрицание всякого сверхъестественного утешения».
• «По правде говоря, чистые сердцем умеют повсюду находить это геометрическое местоположение человеческого и бесчеловечного.  “Фауст” и “Дон Кихот” – выдающиеся произведения искусства именно в силу того, что вся безмерность их величия остается земной.  Рано или поздно настанет момент, когда ум отвергает земное, когда творение принимается не трагически, а лишь всерьез.  Тогда человек обращается к надежде.  Но это не его дело.  Его дело в том, чтобы отрешиться от уловок.  Следовательно, я обнаруживаю его там, где заканчивается возбужденный Кафкой процесс по делу обо всей вселенной.  Вынесенный им невероятный приговор оправдывает этот безобразный и в то же время потрясающий мир, в котором даже кроты помешались на надежде».