...Делез о Победе Трагедии и Жизни у Ницше...

Делез, Жиль (1925-1995.). Ницше и философия / Вступ. ст. О. Аронсона. — Москва: Ад маргинем, 2003. — 382 с.

Глава 1. Трагическое

• Ницше как философия ценности.  При этом такого понятия ценности, которое предполагает ниспровержении ее (критику).  И с одной стороны ценности проявляются или подают себя как ценности, исходя из которых оцениваются феномены.  Но, с другой стороны, если посмотреть глубже, именно ценности оказываются тем, что, в свою очередь, предполагает предварительное наличие оценок, "оценивающих точек зрения", из которых и возникает сама ценность ценности.  Критика предполагает открывание этого "созидания" ценности.
• Ницше и против философов-судей (Канта), и против философов-механиков (утилитаристы).  "Генеалогия имеет виду сразу и ценность источника, и источник ценности… Генеалогия подразумевает присущий ценностям различающий элемент, из коего проистекает их собственная ценность" (36).  А это не только разрушение, но и созидание.
• Смысл.  Смысл любого феномена возникает из обладания им той или иной силой.  Феномен — лишь симптом чего-то, что существует само по себе (не его видимость или явление, а что-то такое фрагментарное, как симптом).  Его смысл возникает из присвоения.  В результате философия есть симптоматология и семиология.  "Метафизический дуализм видимости и сущности, а также отношение причины и следствия Ницше заменил на корреляцию феномена и смысла.  "Всякая сила есть присвоение, подчинение, использование определенного количества действительности" (38).  Даже восприятие — есть присвоение, проявление сил, присваивающих природу.  А это значит, что природа обладает историей: "история любой вещи предстает как последовательность сил, этой вещью овладевающих, а также — как сосуществование сил, борющихся за обладание ею. Один и тот же объект, один и тот же феномен изменяют свой смысл в зависимости от силы, которая из присваивает.  История есть вариация смыслов, или, иначе, "последовательность феноменов подчинения — более или менее насильственных, более или менее независимых друг от друга".  Смысл, стало быть, является сложным понятием: всегда наличествует множественность смыслов, констелляция, комплекс последовательностей, но также и сосуществований, превращающих интерпретацию в искусство" (38).
• Но вещь не нейтральная и оказывается более или менее родственной присваивающей силе (39).  И это определяется тем, ослабляет ли (ограничивает) ее сила, или усиливает.
• Критика диалектики у Ницше — поскольку воля не может действовать через отрицание, воля утверждает свое различие только через активность, через действие.  И в т.ч. диалектики раба и господина у Гегеля: диалектический аспект отношений между господином и рабом в действительности обусловлен тем, что власть здесь понимается не как воля к власти, но как представление (representation) о власти, как представление о превосходстве, как признание "одним" превосходства "другого".  Предмет волнения множества воль у Гегеля есть стремление заставить признать их власть, представить их власть…  Такая концепция — концепция раба, она — не что иное, как образ власти, созданный для себя злопамятным человеком".  Только раб представляет власть как объект признания, материал представления, ставку в борьбе, ставит ее в зависимость от победы, от присвоения (49).  "Сквозь оболочку гегелевского образа господина всегда пробивается раб".
• Разбирает Рождение трагедии — с начальной посылкой, что Ницше старается оторваться от диалектического мышления, но еще не достаточно анти-диалектичен.  Начальное противоречие, с которым имеет дело Ницше — это противоречие между жизнью и страданием, "это противоречие заключает в себе свидетельство против жизни, оно обвиняет жизнь: жизнь нуждается в оправдании, то есть в искуплении страданием и противоречием" (52).  Это противоречие отражается в противоречии между Аполлоном и Дионисом.  Но это не первоначальное противоречие между жизнью и смертью/страданием, а противоречие между способами разрешения первоначального противоречия: Аполлон разрешает в образе и Дионис — в непосредственном переживании, воспроизведении.  "Дионис — основа (fond), на которой Аполлон вышивает узор пленительной видимости.  Однако из-под Аполлонов творений доносится дионисов грохот" (53).  И это противоречие само нуждается в разрешении.  И оно дано в трагедии, которая становится "объективацией Диониса в апологической форме и в аполлоническом мире" (54).  "Итак, трагическое в своей целостности определено в "Происхождении трагедии" следующим образом: изначальное противоречие, его дионисическое разрешение и драматическое выражение этого разрешения.  Воспроизводить и разрешать противоречие, разрешать его через воспроизведение, разрешать изначальное противоречие в изначальном основании — таковы характерные черты трагической культуры и ее современных представителей: Канта, Шопенгауэра, Вагнера" (54).
• Но у Ницше Дионис не удовлетворяется разрешением боли в высшем и сверхточном удовольствии, он утверждает боль и тем самым превращает ее в чье-то удовольствие, он не воспроизводит страсти индивидуации, а "утверждает боли роста", "бог жизнеутверждающий, бог, для которого жизнь следует утверждать, а не оправдывать или искупать".  Не осознанно Ницше.
• Противник Диониса не Аполлон, а Сократ.  "Сократ — это "теоретический" человек, единственный подлинный противник человека трагического" (56).  Теоретический — в том смысле, что ставящий волю выше жизни, и требующий обоснование жизни идеей.
• Подлинное противопоставление — Дионис и Христос.  Одна и та же мука, но с разными смыслами: "с одой стороны, жизнь, оправдывающая страдание (souffrance), утверждающее страдание; с другой стороны, страдание, обвиняющее жизнь, свидетельствующее против нее, превращающее ее в то, что необходимо оправдать" (58).
• Христианство — машина по производству страдания/вины и искупления того, что произвело.  И диалектик находит противоположность иудейской ненависти в христианской любви.  "Но в этом и состоит ремесло и миссия диалектика — вводить противоположности везде, где необходимо произвести тончайшую оценку, осуществить интерпретацию согласованностей (coordinations).  Цветок есть противоположность листа, он "отрицает" лист — вот прославленное открытие, коим дорожит диалектика" (59).
• В различии Христа и Диониса находит отличие между диалектическим отрицанием (традиционная диалектика, отрицающая противоположное) и различающим утверждением (цветок не отрицает лист, как это происходит в диалектике).  "Дионис утверждает все, что проявляется, "даже мучительнейшее страдание (souffrance)", и сам проявляется во всем утверждающемся" (62).
• Отсюда выводит сущность трагедии — "множественное или плюралистическое утверждение". "Основание трагического не в отношении между негативным и жизнью, но — в сущнсотном отношении радости и множественного, позитивного и множественного, утверждения и множественного.  "Герой радостен — вот что ускользает до сего дня от авторов трагедии".  Трагедия — искреннее и динамическое веселье" (64).  Диалектика — это не трагическая структура, это смерть трагедии, замена трагического мировоззрения теорией (у Сократа) или религией, христианством (у Гегеля).
• То что их объединяет — вопрос, есть ли смысл у жизни.  И это для Ницше "наиболее возвышенный, наиболее эмпирический и даже наиболее "экспериментальный" вопрос философии, поскольку он одновременно поднимает и проблему интерпретации, и проблему оценки" (65).  И сводит это вопрос к вопросу о справедливости.  Традиционные поиски исходили из виновного существования, из объяснения несправедливости: "чтобы искупить жизнь, требуется ее обвинить, а искупить ее необходимо, чтобы оправдать".
• Существование в греческой и позже христианской традиции стало преступлением и одновременно искуплением за грех (через титанический образ) — "его титанизируют посредством притупления, его обожествляют через искупление преступления" (68).
• Анаксимандр и Шопенгауэр (оба герои Ницше) выставляют существование преступным, но не несущим ответственность, не греховным (и в этом противостоят христианству).
• "В злопамятности (это твоя вина), в нечистой совести (это моя вина) и во взращенном ими плоде (ответственности) Ницше видит не простые психологические явления, но фундаментальные категории семитской и христианской мысли, сам наш способ мыслить и интерпретировать существование" (71).  И проект Ницше — безответственность.  Греки, в отличие от христианства, преступление считали легким помешательством, безумием, за которое ответственность несут боги.  Но этот шаг до персональной ответственности совершается легко: достаточно заменить пол (Ева вместо титанов) и заменить олимпийских богов-зрителей на единого бога.  Когда некий бог берет ответственность за вызванное им же безумие, и когда люди становятся ответственными за безумие Бога, взошедшего на крест — разница незначительная.  Вопрос не в том, ответственно или нет виновное существование, а в том, виновно или нет существование.  И Дионис утверждает невинность, невиновность плюральности.
• Основание для такой множественности.  "Всякая вещь соотносится с силой, способной к ее интерпретации.  Всякая сила соотносится с неотделимой от нее сферой ее возможностей.  Именно этот способ соотносить себя с чем-либо, утверждать и самоутверждаться, в особенности невинен.  Вещь, не позволяющая, чтобы ее интерпретировала та или иная сила и оценивала та или иная воля, требует какой-то другой воли, способной на такую оценку, и какой-то другой силы, способной та такую интерпретацию.  Но мы предпочитаем сохранять интерпретацию, соответствующую нашим силам, и отрицать вещи, которые не соответствуют нашей интерпретации.  О силе и воле мы создаем гротескное представление: мы отделяем силу от того, что она может, считая ее "достойной", коль скоро она воздерживается от того, на что она способна, и "виновной", коль скоро она обнаруживает свою мощь" (73).  Некий субъект удваивает волю, утверждая цензуру способностей воли и энергии.
• "Мы издавна мыслим (sic!) в терминах законодательства и нечистой совести.  У нас не было другого идеала, кроме аскетического.  Познание мы противопоставляем жизни, чтобы предавать жизнь суду, превращать ее в нечто виновное, несущее ответственность и ошибочное. Мы превратили волю в нечто дурное, пораженное первоначальным противоречием: мы говорим, что ее нужно очистить, обуздать, ограничить и даже подавить, устранить.  Только такой ценой она станет хорошей…  Ницше не стонет от открытия природы воли, не пытается ни закрепить ее, ни ограничить ее действие…  Существо не создано виновным, воля тоже не чувствует себя виновной из-за того, что она существует: именно это Ницше называет своей радостной вестью" (97).
• И радостная весть — есть трагическая мысль, трагическое кроется не в упреках и злопамятности, не в конфликтах нечистой совести, не в парадоксах воли, ощущающий себя виновной и ответственной. Трагического нет даже в борьбе против злопамятности, нечистой совести и нигилизма.  Того, чем было трагическое, по Ницше, не понимали никогда: трагическое = радостное.  Вот другой способ задавать великое уравнение: "хотеть = творить"…  Трагическое есть утверждение, потому что оно утверждает случайность, а через случайность — необходимость; потому что оно утверждает становление, а через становление — бытие; потому что оно утверждает множественное, а через множественное — единое" (98).
• И сравнение с другими "трагическими" авторами (Шестов, кьеркегор, Паскаль) не держится: "они приостанавливали власти морали, ниспровергали разум. Однако, опутанные сетями злопамятности, все еще черпали силы в аскетическом идеале.  Они — поэты этого идеала" (99).

Глава 2.  Активное и реактивное

• Сознание определяется в терминах ценности, превосходства.  Сознание всегда есть сознанием чего-то низшего по отношению к высшему, не сознанием господина, а сознанием раба по отношению к господину, не обязанному что-либо сознавать.  "Сознание обычно проявляется лишь тогда, некое целое хочет подчиниться высшему целому… Сознание возникает в отношении к существу, функций которого могли бы быть мы" (Ницше называл это "скромностью сознания", деле — низкопоклонство сознания).
• Вопрос о теле не решается просто ссылку на отношение сил, всякое соотношение сил есть тело — именно поэтому тело есть всегда продукт случайности в ницшеанском смысле.  Вопрос о том, как рождается… тело бессмысленнее — всякое тело живое, будучи продуктом случайных сил.  "Тело есть множественный феномен, составленный из множества не сводимых друг к другу сил; его единство есть единство множественного феномена, "единство господства".  Высшие или господствующие в теле силы называют активными, низшие подвластные — реактивными.  Активное и реактивное, строго говоря, являются изначальным качествами, выражающими отношение силы к силе" (104).
• Реактивные силы — подчиняются — значит не утрачивают силы, количества силы, они ее осуществляют "укрепляя механизмы и конечные цели, воплощая определённые условия жизни, функции, задачи сохранения, приспособления и извлечения пользы".  Реакция — это "механические и полезные приноравливания, регуляции, выражающих всю мощь низших и подвластных сил" (105).  Но не поддаться обаянию реактивных сил: "природа реактивных сил и их трепет зачаровывают нас".  Пренебрегают "фундаментальным превосходством" "сил спонтанного, агрессивного, завоевательного, узурпаторского, преобразующего порядка, сил, которые беспрепятственно отдают новые приказания, а ведь подчинение первоначально подчинено их влиянию". "Так отрицается верховенство благороднейших функций организма".  При этом, сознание — сознания подчинения, поэтому не улавливает эти верховенствующий силы.
• Вечное возвращение не как возвращение тождества, единого.  А сам принцип возвращения как единый, вечный, обеспечивающий различение, приход различного.  "Мы можем понять само вечное возвращение лишь как выражение принципа, служащего основанием различного и его воспроизведения, различия и его повторения" (120).  Для Ницше это важнейшее открытие его философии.  И называет волей к власти: "с помощью воли к власти "я выражаю характеристики, которых нельзя устранить из механического порядка без устранения самого этого порядка"".
• Воля к власти не отделима от силы, но не сводима к ней.  Сила — есть могущее, воля есть волящее.  Соотношение сил предопределят, что одна сила волит другой, она "победоносна".  Но это отношение необходимо дополнить, дополнить чем-то, что относится к порядку внутреннего, внутренней волей.  Без него сила не была бы победоносной.  "Все остается неопределённым, пока к силе как таковой не прибавить элемент, способный детерминировать ее с двоякой точки зрения.  Соотнесенные силы отсылают к одновременному двоякому генезису: к взаимообусловленному генезису количественного различиям к абсолютному генезису их соответствующих качеств…  Волю к власти следует назвать генеалогическим элементом сразу и силы, и сил" (123).
• Реактивные силы не становится больше активных.  Но они превращают активную силу в реактивную, отделяя ее от ее проекта, действия.  Действуя методом вычитания, разделения.  Эта конструкция отсылает к спору Сократа и Калликла.  Калил пытается отличить природу от закона, называет закон место, отделяющее силу от ее возможностей — "закон выражает триумф слабых над сильными.  Ницше добавляет: триумф реакции над действием" (136).  Реактивно все, отделяющее силу от ее возможностей; также реактивно состояние силы, отделенной от возможностей.  Активна, напротив, всякая сила, простирающаяся до предела своих возможностей.  "Достижение силой предела — не закон и даже противоположен закону".  Сократ не понимает, о чем речь, обвиняет Калликла в стремлении к удовольствию.  Не понимает, что "желание" — не сочетание удовольствия и страдания, страдание возникает от ощущения желания, как удовольствие — от его удовлетворения, удовольствие и страдание — лишь реакции, свойства реактивных сил, свидетельство их приспособленности или нет.
• Позитивизм отказывается от метафизики, только чтобы установить нового бога — факт, без исследования его источника и силы его действия.  Ницше противопоставляет ему силу интерпретации, свободный дух — "который вершит суд над силами в зависимости от их источника и качества: "Фактов нет, есть только интерпретации"" (139).
• Сила — активная сила — является в мире в результате взаимодействия с другими силами, она определяющая в той же мере, что определяемая.  Воля к власти, это способность подвергаться воздействию, быть аффектированной, быть чувствительной (в ранней версии концепция определяла "чувство власти").  Сила действует как становление силы.  Но это становление нужно понимать у Ницше радикально — это становление в результате взаимодействия с реактивными силами, "становление сил проявляется как становление-реактивностью" (146).  "Мы не констатируем одного лишь существования реактивных сил, мы повсюду констатируем их триумф".

Глава 3.  Критика

• Очевидный вопрос о сущности "что есть…?" Возникает у Сократа и Платона.  И он предполагает "особый способ мышления" — различение между предметами и самим качеством, пример воплощения качества не определяет само качество.  "У Платона противоположность сущности и видимости, бытия и становления зависит прежде всего от способа вопрошания, от формы вопроса" (167).  И нет уверенности в продуктивности вопроса, "что есть…?".  Ницше спрашивает, "кто же…?" — "вещи, рассматриваемые с точки зрения того, каковы овладевающие ею силы, какова обладающая ею воля…  Ибо сущность есть только смысл и ценность вещи; сущность обусловлена силами, родственными вещи, и волей, родственной этим силам" (168).
• Воля к власти не есть желание достичь власти.  Такое понимание искажает Ницше: 1) власть в этом случае интерпретируют как объект представления, а представление есть удел раба, только раб нуждается в представлении, "понятия представления (репрезентации) отравляет философию; оно — прямой продукт раба и связи между рабами, оно устанавливает наихудшую из интерпретаций власти, наиболее заурядную и низкую" (176); 2) представимым является только уже данное, поэтому власть в итоге выражается уже принятых обществом атрибутах (деньги, почесть, репутация, влияние); 3) и эти ценности власти оказываются распределены в результате борьбы, а для Ницше борьба не является творцом ценностей.
• Раскладывает ценность истины, безусловную волю к истине не через сомнение в воле, а через понятие истины самой.  Откуда эта привлекательность.  "Понятие истины наделяет мир качеством правдоподобности.  Даже в науке истинность феноменов образует некий "мир", отличный от мира феноменов.  И вот, правдоподобный (veridique) мир предполагает правдивого (veridique) человека, к которому он отсылает как к своему центру" (201).  Логически выводит, что желание правдивости означает желание не обманывать (в отличие от не быть обманутым).  А это значить — искать истину, познавать.  А это значит отличать видимость от познания, а поэтому "противоположность познания и жизни, различие между мирами раскрывают свой подлинный характер: речь идет о различии морального происхождения, о противоположности морального характера.  Человек, который не хочет обманывать, желает лучшего мира и лучшей жизни; все доводы в пользу того, чтобы не обманывать, суть доводы моральные.  И мы постоянно сталкиваемся с добродетельностью того, кто хочет истины: одно из излюбленных его занятий состоит в распределений ошибок, он вменяет ответственность, отрицает невинность, изобличает видимость".  А за желанием лучшего мира всегда стоит желание подчинить жизнь, желание аскетического или религиозного идеала.  А заодним — воля к небытию: "именно воля к небытию изначально одушевляет все ценности, называемые "более высокими" в сравнении с жизнью" (204).  Три пласта: познание, мораль и религия; истинное, благое и божественное — как ценности, превышающие жизнь.
• Цепочка эта останется нетронутой до тех пор, пока истина остается идеалом.  Вопрос, который нужно задать: чем был бы для нас смысл жизни, если это не истина.  "Стоит волю к истине осознать саму себя, как это будет, без сомнения, смертью морали: это — грандиозный спектакль в ста актах, зарезервированный для ближайших двух столетий европейской истории, самый ужасный из всех, но, быть, может, наиболее изобилующий великими надеждами спектакль" (207).
• "Как понятие истина является совершенно неопределенной.  Все зависит от ценности и смысла того, о чем мы мыслим" (216).  Мы обладаем лишь истинами, которые заслуживаем, в которые верим.  А это противоречие ценности истины как универсалии.  "Мыслимый или помысленный смысл всегда осуществляется в той мере, в какой силы, соответствующие ему в мысли, завладевают чем-то, присваивают что-то, лежащее вне мысли".
• Философия как проект по разоблачению глупости и низости.  "Изобличать всякие фикции, без каких реактивные силы не могли бы одержать верх.  Разоблачать мистификации смесь низости глупости, которая к тому же способствует поразительному сообщничеству жертв и палачей (auteurs)…  Сколь бы большими не были глупость и низость, они были бы еще большими, если бы не существовало малой толики философии, в любую эпоху мешавшей им заходить так далеко, как бы им хотелось, запрещавшей им (пусть даже всего лишь по слухам) быть соответственно столь глупой и столь низкой, как каждая из них желал бы со своей стороны" (221).

Глава 4.  От злопамятности к нечистой совести

• Злопамятность определяется взаимодействием реактивных сил (не победой реактивных над активными в следствие величины — это не возможно, противоречие).  Изменение типологии реактивных сил, их смещение (гофрирует) злопамятность: "для злопамятного человека характерно вторжение мнемических следов в сознание, возвышение памяти собственно сознание" (236).  Злопамятность обвиняет.  И провоцирует интериоризацию вины — нечистую совесть.  Стыд за собственное счастье.  Обращенные на себя, активные силы становится соучастниками реактивных.
• "Всякая власть злопамятности направлена на то, чтобы привести убогих, больных и грешников к Богу" (266).
• Культура как родовая деятельность.  Но производящая как продукт индивида — в котором эта родовая деятельность самоуничтожается, ради главенства индивидуальной независимости и безнравственности.
• Культура в истории (развитие реактивных сил) извращается.  "Будучи плененной чужими ей силами совершенно диной природы, получает смысл, весьма отличный от ее собственной сущности.  Родовая деятельность в истории не отделяется от движения, извращающего ее и ее продукт. Более того, история и есть само этой извращение, она смешивается с "вырождением культуры". — Вместо родовой деятельности история предлагает нам расы, классы, Церкви и государства…  Под прикрытием родовой деятельности, ход развития коей они извращают, реактивные силы создают коллективы, то, что Ницше называет "стадами". — Вместо справедливости и процесса ее саморазрушения история представляет нам общества, которые не хотят гибнуть и даже помыслить не могут о чем-то превосходящем их законы" (278).
• Разные боги существуют, и злопамятность религии есть вопрос выбора и отбора бога.  Более того, Христос как личностный тип, если отличать его от коллективного типа крестьянина — "следует признать, до какой степени Христос свободен от злопамятности, от нечистой совести; он определяется радостной вестью, он определяет нам висе не христианскую жизнь, так же , как христианство представляет нам не Христову религию" (287).  Но в "высшей степени", религия сущностно связана с нечистой совестью — "злопамятность нечистая совесть представляют реактивные силы, овладевающие отдельными элементами религии, чтобы освободить их от ига, под которым их держали активные силы… реактивные силы, покоряемые и развиваемые самой религией, которая добивается нового суверенитета.  Злопамятность и нечистая совесть — вот высшие степени религии как таковой" (289).

Глава 5. Сверхчеловек: против диалектики