суббота, 3 ноября 2018 г.

...Теологическая Основа Политической Теории у Канторовича...


Канторович, Эрнст Хартвиг (1895-1963).  Два тела короля: исследование по средневековой политической теологии / пер. с англ. М. А. Бойцова и А. Ю. Серегиной. — Москва: Изд-во Ин-та Гайдара, 2014. — 744 с.
Постановка Проблемы: "Отчеты" Плаудена
  • Тексты юристов, которые обосновывают два тела короля схожи с теологическими текстами.  Это показывает, "насколько тесно юридические спекуляции были связаны с теологической мыслью или, если выражаться точнее, со средневековой идеей character angelicus короля" (75).
  • В текстах юристов явные заимствования из теологических текстов — нужно только заменить два тела на две природы.  И вообще — "интересно заметить, как в Англии XVI в., в раней абсолютной монархии, усилиями юристов, стремившихся дать действенное и точное определение понятию "двух тел короля, были вновь актуализированы и возрождены все христологические проблемы древней церкви, относящиеся к двум природам" (86).  Даже проблема ортодоксальности идей возникает.
  • Использование богословия для определения государства происходило веками.  Но и имперская политическая терминология использовалась для нужд церкви в первые столетия христианства.
  • Особенно отмечает, что это не авторский трюк при обосновании двух тел, "это была обычная и общепринятая терминология юристов того периода и последующих поколений" (88).
Шекспир: Король Ричард II
  • Трагедия об разделении двух тел.  И потере политического тела — в отличие от идеи Плаудена о невозможности потерять политическое тело и его верховенстве над телом физическим.
Власть, Тяготеющая к Христу
  • Двойственность природы имела значение в любой культуре.  Но и в то время было особенно важным — "сочетание двух кажущиеся разнохарактерными сфер обладало особой притягательностью в век, жаждавший примирить дуализм того и этого света, преходящего и вечного, светского и духовного" (114).  Ссылка на какой-то нормандский трактат о persona mixta.  Но это относилось к удвоению священной и светской власти у епископов, напрямую к двум телам короля не относилось.  Хотя риторически вопрос, "не может ли быть так, что неличносное и бессмертное сверхтело короля оказывается в ранее Средневековье так или иначе встроенным в саму идею спиритуального характера короля вследствие клерикализации его сана" (117).
  • Формирование концепции двух тел связано с теологической традицией.  В частности некий трактат Анонима.  Удвоение природ и разведение в персоне его человеческой и должностной субстанций доводит до уровня архиепископов (не только богочеловек или государи) — как отражение двойной природы Христа, христологического метода анализа королевской власти.  Эта теория "явно выдают влияние диалектического метода на рубеже XI и XII столетий" (131).
  • На основе анализа миниатюры, на которой император изображен как богочеловек раскрывает всю символику такой аналогии.  При этом император уподоблен не богу, а Христу.
Власть, Тяготеющая к Праву
  • Но затем стала исчезать связь короля с двумя природами Христа.  И стали использоваться формулы, связывающие с Богом.
  • В позднее Средневековье — в противоположность ранним литургическим учениям о власти — теории королевской власти "по божественному праву" следовали образу Отца на Небесах, а не Сына на Алтаре и сосредотачивались на философии права, а не физиологии двухприродного Медиатора.  Смена происходила плавно.
  • В качестве переходного явления ссылается на идеи Ионна Солсбериского, который постарался соединить абсолютную власть государя с абсолютным ограничением законом — "О том, что государь, пускай не будучи связан узами закона, тем не мене, является слугой закона и справедливости; о том, как он несет в себе лицо общественное и проливает кровь, не принимая на себя вины" (172).  Его подчинение законам производное от "врожденного чувства справедливости", и в этом смысле он освобожден от уз закона.  "Он является лицом общественным (persona publica) и действует в качестве такового.  А в этом своем качестве он, как предполагается, решает все дела, имея в виду благополучие res publica, а не исходя из своего "частного воления" (privata voluntas).  Соответсвенно, когда римское право утверждает, что воля государя имеет силу закона, оно имеет в виду не его произвольные личные хотения, но желание, действующее в нем как persona publica" (173).   "В соответствии со старой средневековой традицией", это идеальный государь — не который правит, а посредством которого правит само правосудие.
  • "Через два поколения после Ионна Солсберийского правовая мысль, безусловно, возобладала над духом литургии.  Юриспруденция теперь ощущала себя призванной свою собственную, секуляризованную духовность" (175).
  • Юридизация — с Liber augustalis Фридриха II, в которой lex regia выводится не из христомимесиса государя, а из продолжения конструкции римского права, когда квириты передавали принцепсу imperium вместе с ограниченным правом на законотворчество и с освобождением от подчинения действию закона (181).  Фридрих II вывел из lex regia двоякое обязательство, по которому цезарь является "Отцом и сыном Правосудия" (не без отсылки к Ионну Солсберийскому).
  • Это соотношение закона и государя и двойное отношение выражалось в формуле "воля направляема разумом" — император не связан законом, но подчиняется Разуму.  В этой схеме токование того, что разумно, могло легко оказаться зависимым только от государя.  "Менее чем столетие спустя этот полубожественный Разум (Ratio) превратился в ratio regis et patriae, синонимичный "государственному интересу, и то, что прежде было целью само по себе, превратилось в орудие, в простой инструмент государственного управления" (186).
  • Противоречие концепции верховенства и подчинения праву часто считается схоластическим.  Но важно не это, а лишь считалось ли это препятствием для практического применения в ту эпоху, когда концепция применялась.  Сложно упрекнуть Фому Аквинского в недостаточной прозорливости.  "В конце концов" концепция естественного права в противовес с позитивным вполне решала противоречие.
  • Эта диалектика строится на том, что не может быть подлинной "прерогативы" без подчинения закону, правовой статус "выше закона" может правомерно существовать только при наличии и правового статуса "ниже закона".  Нельзя быть викарием Бога без обязанностей викария Бога.
  • Развитие института владения из давности связано с принципом неотчуждаемости королевской собственности.  Были особенности разных режимов владения короля.  И потому в ряде отношений король был вне времени подобно "святым духам и ангелам", был постоянными вечным.  Но это техническое расщепление, которое не было связано с идеей двойного тела короля.  Приближение этого имущества (fiscus) к статусу церковного, квази-священного.
  • Это время (время Брактона по имени автора трактата), когда "сообщество королевства" стало сознавать разницу между королем как сеньором и королем как надындивидуальным распорядителем публичной сферы, который не умирает никогда, вечен.  Религиозная мысль вновь вовлечена в обоснование публичной власти — "довольно грубым образом", через сравнение постоянства фиска с вечностью Бога Отца и Христа.  Нормандский аноним приписывал богоподобную природу королю, двойственность подобную Христу.  Фридрих II искал сущность своего королевского сана в бессмертной идее Правосудия, статусе викария Бога, тоже полу-религиозном.  У Брактона король стал производным не только от божественной основы, но и от вечности фиска, публичной сферы.  "Правителей XIII века объединяло хотя бы то, что они заимствовали свой отблеск вечности не столько у Церкви, сколько у Правосудия и Публичного права в толковании ученых юристов — неважно, под именем Правосудия или же Фиска" (287).  Право вместо мистицизма.
Власть, Тяготеющая к Политии: Corpus Mysiticum
  • Влияние корпоративных теорий церкви, идеи мистического тела церкви на концепцию монархической власти.  Это был ответ на светские политические идентичности, которые стали возникать, и попытка их преодоления.  Задача поставить их на их места.  Отсюда акцент (даже чересчур) на иеракратической точке зрения, согласно которой политическим телам отводилась чисто функциональная роль в рамках мирового сообщества corpus mysticum Christi, каковым является церковь, чья глава — Христос и чья видимая глава — викарий Христа, римский понтифик.  Реф. булла папы Бонифация VIII.
  • Мистическое тело на самом деле термин гораздо более поздний, чем кажется.  Первоначально (у Павла) церковь была телом Христовым.  Мистическим телом была евхаристия.  Затем каким-то (не вполне ясным) образом они поменялись местами, евхаристия стала реальным телом Христа, а церковь назвалась мистическим телом.  Этот термин был принят в момент, когда церковь после борьбы за инвеституру стремилось притушить внимание к своей политической корпоративной жизни.  Это было началом секуляризации средневековой церкви — и этот процесс уравновешивался вполне сознательным мистическим истолкованием самых элементарных административных проявлений церкви.  Термин corpus mysticum одновременно и освящал Corpus Christi Juridicum, гигантскую систему юридического и экономического управления, на которой стояла церковь-политический институт, и связывал строительство видимого тела церкви со старой сферой литургического.  Но все же ставил при этом церковь как политический институт рядом с другими политическими телами.  И это общая тенденция к освещению светский политий и административных институтов, напр., наименование Священной империей.  Из этого факта не следует, что что-то было причиной второго.  "Он просто указывает на действие импульсов и устремлений (конечно же, взаимосвязанных), благодаря которым получилось, что духовное corpus mysticum и светское sacrum impeium возникли одновременно" (294).
  • Разделение индивидуального и коллективного тела Христа — отличается от традиционной двойственной природы (человеческое + божественное).  Этот сдвиг произошел под влиянием органистических теорий церкви, возникшей из слов Павла о церкви.
  • Понятие corpus mysticum заимствуют государственники.  Оно до Нового времени означало всеобщую целостность христианского общества (и его органицисткое понимание).  Но в конце средневековья под влиянием секуляризации церкви и присвоения термина государством понятие приобрело определенные юридические коннотации — вплоть до соединения с persona mystica или persona ficta, юридическим лицом юристов.  Именно у юристов органологическая трактовка приобретала корпоративное значение.  Mystica у юристов означает невидимое, противоположное физическому телу.  А затем было перенесено и на иные светские сообщества.  Кроме того понятие стало применяться к любому corpus morale et politicum в экзогезе Аристотеля в XIII веке в связи с возрождением интереса к нему.  Тем более благодаря Аквинату произошло "воцерковление Философа" (309).  "Труды Аристотеля осенили новым ореолом корпоративный организм человеческого общества, ореолом морали и этики, отличавшимся от экклизиологического ореола corpus mysticum, но вполне сопоставимым с ним" (309).
  • Такое понимание власти как мистического тела применялось не только к королю (что очевидно).  Но и к Парламенту в Англии XV в. (328) — политическое тело королевства сравнивается с Троицей: король, духовные и светские лорды и общины вместе составляют троицу в единстве и единство в троице.
  • Позднесредневековые предстваления о королевской власти… сосредоточились после кризиса XIII века вокруг идеи политии.  Преемственность, ранее обеспечивавшаяся Христом, а затем законом, теперь гарантировалась corpus misticum ("мистическим телом") королевства, которое, так сказать, не умирало никогда, но было "вечным", подобно corpus misticum церкви.  Как только идея политической общности, наделенной "мистическим" характером, была высказана церковью, светское государство оказалось почти вынуждено последовать его примеру — ответить, создав собственный аналог.  Этот взгляд не умаляет других причин: Аристотеля, теорий римского и канонического права и в целом политического развития.  Теория корпорации освобождается от тирании права и юридической проблематики предшествующего периода.
  • Идея отечества, patria эволюционировало от местечка с домом, до всего государства.  И тоже заимствовало из религиозного аргументационного инструментария.  В результате сражение и смерть за отечество и за короля стало высшим делом.  Прослеживается, в основном по Франции.  При этом происходит сдвиг и смешение: смерть на поле за политическое corpus mysticum, возглавляемое королем, являющимся святым и, следовательно, защитником справедливости, официально стало "мученичеством".  Приравнивалось к самопожертвованию канонизированных мучеников во имя церкви.  "Страдание во имя справедливости", пример какового явил Христос, оказалось платой за венец и пальмовую ветвь национального мученика, хотя бы "справедливость" и означала всего лишь то, что по естественной причине выгодно политическому телу Франции и его главе, святому королю.  В одеяниях справедливости начинает угадываться идея "государственного интереса".
  • Patria была эквивалентом мистического тела.
О вечной Длительности и Корпорациях
  • В позднее средневековье изменяется понимание Времени — из божественной Вечности без прошлого и будущего, замершего в одной точке, оно превращается в вечную длительность.  Под влиянием Аристотеля и в критике идей Аквината.  Секуляризация вечности.  Между aeternitas и tempus возникает мост "вечной длительности", aevum.  Это время ангелов — вечные создания, но сотворенные богом, поэтому ниже бога и его вечности.
  • У Аквината каждый ангел представляет вид, но его нематериальность не допускает материализации.  "И поэтому неудивительно", персонифицированные объединения в праве, своего рода правовые бессмертные виды, становятся похожими на ангелов.  "В самом деле, юридические "фиктивные лица"были на деле чистыми актуализациями и потому представали как ближайшие родственники ангельских фикций.  В центре корпоративистских учений юристов оказывались абстракции коллективов, или бессмертные и неизменные виды…" (389).
  • Это не значит, что европейцы поверили в бесконечность и несотворенность мира — но "начали действовать так, как если бы он был бесконечным" (390).  Они стали готовы пересмотреть представления о пределах времени и бренности человеческого.
  • И дальше — "Неважно, были ли учения Аристотеля и Аверроэса о "мире без конца" приняты, отвергнуты или модифицированы, ведь сама полемика наложила характерный и легко узнаваемый отпечаток на образ мысли последующих поколений…  пректические нужды королевств и собществ приводили к появлению фикции как бы бесконечной длительности публичных институтов — длительности, конечно же, в куда менее философском смысле" (391).  И в это максима о неотчуждаемости королевского домена или безличного фиска были лишь этапами на пути бессмертности правовых институтов.
  • Через налоговое законодательство и дипломатическое регулирование можно увидеть, как время, длительность, регулярность заменяют случай, необходимость, задачу.
  • Не разбирает подробно знакомство юристов с философской мыслью и со схоластикой.  Но примеры показывают заимствования.  Напр., "фиктивные лица" и "интеллигибельные лица" = универсалии или fictiones intellectuales у номиналистов.  учение о вечной тождественности вопреки изменениям общин = eidos.  Подобно последовтелям Дунса Скота, которые выводили индивидуальных людей из "сократичности", юристы выделяли постоянство коммуны (напр., Болоньи) в некую невидимую сущность, постоянную.  Это не были античные "гении", это были фикции, корпорации.  "юридические корпорации структурно сопоставимы скорее с христианскими ангелами, нежели с языческими божествами" (414).
  • "Существенной чертой всех корпоративных тел было не то, что они являлись множеством лиц, собранных в одном теле" в настоящий момент, но то, что ни были как раз "множеством" в преемственности, скрепленным Временем и при посредничестве Времени" (421).  Это про Аквината.
Король не умирает никогда
  • Династическая преемственность — вырабатывается идея единого тела умершего короля и наследника.  И невозможность межцарствования.  Король не умирает.  Миропомазание теряет свое литургическое значение.
  • Об этом же теория о двух коронах —видимой и невидимой, вторая не требует церемониала.  Для обоснования вечности невидимой короны Бальд применяет аргумент из частного права — наследование по Юстиниану.  После смерти отца право собственности "продолжается" у сына — "отец и сын являются единым целым в соответствии с правовой фикцией" (454).  Королевские родственники тоже становятся одним целым в невидимой короне.
  • Королевские клятвы стали постепенно включать пункт о неотчуждаемости имущества короны.  И тот же пункт параллельно стал включаться в клятвы епископов в отношении другой абстракции — епископата, церкви.  Это положение было заимствовано церковью из феодальной вассальной клятвы.  Т.о. феодальная клятва была адаптирована церковью.  Однако при этом вассальная клятва стала клятвой должностной (вхождение епископа в должность) — и связывала она епископа не только с папой, но и с абстрактным институтом, paptus, и с собственной должностью, episcopatus.  Т.о. эта вассальная клятва через церковь вернулась к светскому государству, как клятва должностная, принуждающая короля и его должностных лиц защищать неперсонифицированный институт, который "не умирает никогда" — Корону.
  • Тематизировалось достоинство, dignitas, которое отделяется от природного тела.  И затем через корпоративную природу универсалий достоинство заменяется на тело -- юридическое тело.  Тело удваивается.
Эпилог
  • Можно найти параллели с языческой античностью.  Но концепция двух тел короля в источнике все же глубоко христианская.

Комментариев нет:

Отправить комментарий