Барт, Ролан (1915-1980.). S/Z / пер. с фр. Г. К. Косикова и В. П. Мурат; общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. — Москва: Акад. проект, 2009. — 373 с.
- Первичная классификация текстов (для выявления их достоинств, или индивидуальности) "не может принадлежать ни науке (ибо оценка — не ее дело), ни идеологии, ибо идеологическая (моральная, этическая, политическая, алетическая) ценность текста — это ценность сопряженная с репрезентацией, а не с производством (идеология "отражает", она не "производит") (46).
- Предметом оценки же может быть только процесс производства текста, "текст-письмо". Потому, что смысл литературной работы (литературы как работы) в том, чтобы превратить читателя из потребителя в производителя текста. Современная литература переживает жесточайший разлад между изготовителем и пользователем текста, между его владельцем и клиентом, между писателем и читателем — разлад, поддерживаемый самой литературой как социальным установлением. При таком положении вещей читатель пребывает в состоянии праздности, нетранзитивности, иными словами, принимает все слишком всерьез: вместо того, чтобы сделать собственную ставку в игре, сполна насладиться чарами означающего, упиться сладострастием письма, он не получает в удел ничего, кроме жалкой свободы принять или отвергнуть текст: чтение оборачивается заурядным референдумом. Так, в противовес тексту-письму возникает его противоценность, т.е. негативная, реактивная ценность — то, что можно прочесть, но невозможно написать, — текст-чтение. Любой такой текст мы будем называть классическим" (46).
- После анализа множественности смысла текста (полисемии) и его ограниченной формы — коннотации, анализ соотношения с денотацией (фиксированным смыслом текста). И утверждение, что эти отношения есть игра переходов. С коммуникативной точки зрения коннотация есть "шум" в коммуникации автора и читателя. Со структурной точки зрения они взаимно отсылают друг к другу, создавая условия (иллюзию существования) друг друга. С идеологической точки зрения это сосуществование обеспечивает "привилегию безгрешности" классическому тексту: денотация есть лишь последняя из возможных коннотаций (то, что не только создает, но и завершает процесс чтения, является "верховным мифом, позволяющим тексту притворно разыгрывать возвращение к природе языка, к языку как к природе: ведь и вправду, разве нам не хочется верить, что в любой фразе, какие бы смыслы ни высвобождались из нее впоследствии, изначально содержится некое простое, буквальное, безыскусное , истинное сообщение, по сравнению с которым все прочее (все, что возникает позже и сверх того) воспринимается как "литература"? Вот почему, обращаясь к классическому тексту, мы непременно должны сохранить денотацию, это древнее, бдительное, лукавое и лицедействующее божество, вменившее себе в обязанность изображать коллективную безгрешность языка" (53).
- "Портрет прямо-таки «кишит» смыслами, как бы с размаху брошенными сквозь некую форму, которой тем не менее не удается сыграть дисциплинирующую роль… естественность портрета проистекает из того, что, накладываясь друг на друга, различные коды попросту не совпадают между собой: единицы, их составляющие, занимают разное место и имеют разную величину, так что эти несовпадения, усиленные неодинаковой плотностью текста, приводят к результату, который можно назвать скольжением дискурса, — к эффекту естественности: как только два кода начинают работать одновременно, но как бы на волнах разной длины, возникает впечатление движения, жизненности, в данном случае — портрет. Портрет (в нашем тексте) — это отнюдь не реалистическое изображение, не застывшая копия, представление о которой мы можем составить себе по образцам фигуративной живописи; это — сценическая площадка, загроможденная однотипными и вместе с тем различными и обособленными (отграниченными) друг от друга смысловыми блоками; конфигурация (риторическая, анатомическая и фразовая) этих блоков создает диаграмму тела, но вовсе не его копию… Иначе говоря, чтение «реалистического» портрета вовсе не является реалистическим чтением; это чтение кубистическое; смыслы подобны разрозненным, сваленным в кучу, перемешанным кубам, которые все же, касаясь друг друга, создают общее пространство картины, превращая это пространство в некий дополнительный (побочный и атопический) смысл — смысл человеческого тела: фигура — это не сумма, не рамка и не опора для смыслов, это еще один, добавочный смысл — своего рода диакритическое измерение полотна" (117).
Комментариев нет:
Отправить комментарий