...Адов Шпенглер...

Шпенглер, Освальд (1880-1936).  Закат Европы. Гештальт и действительность: очерки морфологии мировой истории / пер. с нем., вступ. ст. и примеч. К. А. Свасьяна. — Москва: Эксмо, 2006 (Тверь: Тверской полиграфкомбинат). — 797 с.

Введение

• "Археология есть выражение чувства повторяемости истории" (158). 
• Аналогия и сравнение — основные исследования истории (и иллюстрирует через аналогии, которые цари придумывали для себя).  И случайность этих аналогий, они проистекали "не из строгости математика, опознающего внутреннее сродство двух групп дифференциальных уравнений, в которых профан не видит ничего, кроме различия внешней формы" (158). 
• "Легко заметить, что в основе своей выбор картин определяется прихотью, а не идеей, не чувством какой-то необходимости" (159).  И задача — выявить логику и метод выработки сравнений и аналогий, чтобы не было случайности и вкусовщины.
• Отсутствие исторической перспективы в Древней Греции — все оставалось вечным настоящим.  Ближайшая история была неизвестна, история вечно выдумывалась.  Образование новой государственности вело к немедленной выдумке древнейшей истории — другой не существовало.  История до 250 года была чистой выдумкой.  И то, что знаем мы, было не известно римлянам.  История, да и религия — были продуктом литературы, даж не культа.
• У египтян — полное осознание прошлого и будущего.  "Существует глубокая связь между отношением к историческому пролому и пониманием смерти, как оно выражается в обряде погребения.  Египтянин отрицает бренность, античный человек утверждает ее всем языком форм своей культуры" (170).  Мумия — великий символ этого сознания.
• Даже у Платона не было "осмысления развития своего учения.  Его отдельные сочинения представляют собою просто варианты весьма различных точек зрения, которые он занимал в различные периоды жизни" (172).  
• Но затем что-то случилось — и уже начало западной духовной истории свидетельствует о само-исследовании, Vita nuova Данте.  Петрарка собирал все античное (сами греки никогда не подумали раскопать Трою).  Очевидно, что ничего античного у Гете не было — он всю свою работу осознавал как бесконечную исповедь.
• Античность не знала часов — вообще.  Поэтому не было понятия становления.  и "энтелехия Аристотеля единственное — аисторическое — понятие развития из всех существующих" (174).
• Это свидетельствует о том, что наше "историческое" мышление является исключением, а не правилом.  Это наша "форма бодрствования" (174). 
• Привычная для европейского сознания схема Древний мир — Средние века — Новое время — "есть создание магического мирочувствования, впервые выступившее в персидской и иудейской религии со времен Кира, получившее в учении книги Даниила о четырех мировых эпохах апокалиптическую редакцию и принявшее форму всемирной истории в послехритстианских религия Востока, прежде всего в гностических системах" (178).  Словосочетание "всемирная история" означала для этих мыслителей некий разовый — при том "драматический" — акт где-то между Элладой и Персией.  И проявляет дуалистическое мирочувствование восточного человека — не под знаком полярности (как в метафизике противопоставления души и духа, добра и зла), а под знаком периодичности, в оптике катастрофы, рубежа между сотворением и гибелью мира.  В противопоставлении Древнего мира и нового мира выразилось противопоставление языческого и иудейского, античного и восточного, статуи и догмы, природы и духа во временн'ой редакции, как зрелище преодоления одного другим.  Исторический переход становится искуплением.
• Концепция Нового времени прекратила дуализм христианства и язычества.  Отсылает к Иохами Форскрму (1202 г.), который противопоставил новое христианство Ветхому и Новому Заветам.  Задал тенденцию, определяющую мышление западного человека — "поводить собственной персоной своего рода итоговый баланс" (181).
• Программное видение будущего называет оптимизмом — оно создается не по закону, а по желанию.  И если в отношении материального мира все видят границы такого возможного, то в отношении программы будущего оптимизм — без берегов: "здесь предвидят неограниченные возможности — но никогда не естественный конец — и из обстоятельств каждого мгновения моделируют совершенно наивную конструкцию продолжения" (183).
• Новый гештальт — на основе концепции живой природы Гете.  "Мир-как-история" (189).  Гештальт как противопоставление закону (мертвому).  Становящееся против завершенного.  "Вживание, созерцание, сравнение, непосредственная внутренняя уверенность, точная чувственная фантазия — таковы были средства приближения к тайне живых явлений.  И таковы средства исторического исследования вообще" (189).
• Античность остается неизвестной.  Изучение ее необходимо, поскольку параллелизм развития нашего времени и Античности.  Наше незнание Античности основано на гордыне потомка, который претендует на знание — "тогда как фактически мы были ее поклонниками" (192).  XIX век исправил наше самомнение об осведомленности.
• Цивилизация — это судьба культуры.  Она есть у каждой культуры, она суть самая крайнее и самая искусственное состояние, на который способен самы высокий тип людей.  Это завершение, она следует за становлением как ставшее, как умственная старость, каменный мировой город.  Именно в этом проблема конца Европы.  Метафора римлян — практичных и бездуховных как конца античности.  "Все снов аи снова всплывает этот тип крепких умом, но совершенно неметафизических людей…  В их руках духовная и материальная участь каждой поздней эпохи…  Чистая цивилизация, как исторический процесс, состоит в постепенной выемке (Abbau) ставшими неорганическими и отмерших форм" (199).
• О соотношении с философией — "каждое подлинное историческое рассмотрение ест подлинная философия — либо просто труд муравьев" (213).  Но философ пребывает в заблуждении, что его вопросы вечные.  "Но вопрос и ответ слиты здесь воедино, и каждый вопрос, в основе которого лежит уже страстная тоска по вполне определенном ответу, имеет значимость только жизненного символа.  Нет никаких вечных истин…  Оттого-то и усматриваю я пробный камень ценности мыслителя в его зоркости к великим фактам современной ему эпохи". 
• Цель — разработка "некой" философии и ее метода сравнительной морфологии всемирной истории.

О Смысле Чисел

• Фундаментальное различение становления и ставшего —"последних элементов, безусловно данных в бодрствовании ("сознание") и бодрствованием".  И не предлагая никакого обоснования для этих категории, ссылается на некоторое "чувство", из которого проистекает эта "фундаментальная, соприкасающаяся с крайними границами бодрствования противоположность" — и это чувство "представляет собою то исконное нечто, которого вообще можно достичь" (240).
• Из этого делает вывод, что в основе ставшего лежит "всегда" становление.  И не наоборот.
• Второй дихотомией предлагает считать — свое и чужое.  Это тоже "два первичных факта бодрствования.