Tragedy and Law in Castellucci
Tragedy belongs to everybody and it is a contemporary object. It’s even connected to such concepts as community and intimacy. “Intimacy is the keyword that opens the possibility of tragedy for the future.” Tragedy is something that concerns all of us, but sadly enough we cannot understand it very well. That’s the vague side. On the other hand, Castellucci is very precise as to what is the essence of classical tragedy for him. He even defines tragedy: “Tragedy is the exhibition of the hero’s corpse. The hero’s corpse is exhibited to the city and to the citizen. ‘Look, this is the corpse.’ For the city, this moment is critical. The corpse breaks the rules, it breaks the law. However, this does not constitute a transgression from the outside. The transgression rises from the heart of the law. (La transgression sort du milieu de la loi.) It is the law that is breaking the law, by means of the law. And the corpse is the final point of the law.” Now how are we to make sense of this? To clarify this, I will make use of Klaas Tindemans’ reflections on the political nature of Greek tragedy. 
In each of these scenes, the stress is not on the person being tortured or the persons executing the action. It is on the ways these acts are being watched. In theatre and film history, there are two methods of representing violence. In most cases, the violent scene is framed by a narrative. This narrative makes it easy for us to digest what we see.

Абрамкин и Альперн о тюрьме

Тюрьма и Россия 
"Главная идея преобразования тюрьмы, идея новаций идет из тюремного ведомства, потому что оно осознало свое неприличное лицо в глазах мира, Европы." (АР: боюсь только, что тюрьма перемещается в сизо) 
"Если брать Совет Европы, в который входит 41 страна, то могу вам сообщить факты, которые в свое время потрясли меня: 41 страна Европы имела тюремное население 2 миллиона, даже меньше, 1 900 000. Из них больше миллиона принадлежали одной стране, нашей стране." 
"Сейчас средний срок содержания в местах лишения свободы составляет семь с половиной лет, в Европе — по семь месяцев." 
Героизация: "Тюремная субкультура вылилась в население и стала альтернативной культурой, а может быть, уже и приближается к тому, чтобы стать основной." 
Тюрьма / лагерь / каторга: "Что касается той лагерной тюрьмы, которую мы имели в советское время, то многое осталось до сих пор, поскольку наша тюрьма и сейчас имеет лагерную суть, и то, что называется «колонией», является в действительности лагерем." 
Исправление в тюрьме: "Что касается исправления тюрьмой, то это иллюзия. Исправления не наступает практически никогда. Наказание наступает, и природа тюрьмы, как сказал один очень известный философ, «такова, что даже новейшее медицинское оборудование становится орудием пытки». Все, что вы приносите в тюрьму, становится орудием наказания, потому что это ее природа, это так называемое дисциплинарное пространство, в котором наказывается любой человек, будь это осужденный, заключенный, будь это сотрудник, будь это даже тот, кто приходит туда как посетитель. Он мгновенно чувствует всем своим существом, организмом, насколько это тяжело — находиться здесь." 
Наказание женщин: "они абсолютно не имеют контактов со своими детьми. И это такое по силе наказания, что оно ничем не может быть смягчено." Получается, что эти в целом социально адаптированные тетки и в общем - неопасные, для которых дети - самое главное, получают самое жестокое наказание. 
Камерна европейская v. лагеная: "А у нас устройство тюрьмы лагерное. У нас в колониях осужденные живут в комнатах, назовем это так, в которых вместе с ними еще находятся еще 100 человек. Это отличает нашу тюрьму коренным образом. На индивидуалистическом западе принято индивидуальное несение своего наказания, а у нас групповое. И это же включает в себя все прочие элементы: как ты живешь там, как ты отвечаешь за все, что делают другие, как происходят групповые наказания. Ты полностью отвечаешь за проступки других, как будто бы ты сделал это сам." 
Армия: "А если мы присоединим сюда и армию, которая по своему субкультурному устройству очень близка к тюрьме, то этот процент еще возрастет; разница между сообществами не слишком велика." 
О заключенных: "Дело в том, что в тюрьме сидит простой русский мужик." 
Абрамкин с тюремной моделью правосудия: "Один из моих докладов назывался “Тюремная разборка как возможная модель российского правосудия”. Это я не для экзотики. Я думаю, что если бы реформаторы изучили опыт тюремных разборок, они, может быть, и поняли бы, каким должно быть российское правосудие. В этом докладе я говорил о том, что, прежде всего, в зоне используются принципы традиционной культуры, обычного права. Но скажу больше: в основе тюремных разборок лежит библейское, даже евангельское правосудие. Нет задачи - найти виновного и наказать его. Нет такой задачи. Есть задача восстановить мир и согласие. Шалом — так это можно определить." "Конечно же, тот идеальный образ жизни, которого хотелось бы, и там невозможен, прежде всего, из-за ментов. Там менты, опера, агенты и так далее. Они все время устраивают какие-то провокации. Грубо говоря, если бы наша власть, в частности, президент Путин, просто бы дали русскому народу пожить, как он умеет, не мешая, это бы и была главная реформа. Главная задача власти — это нам не мешать, но при этом защищать слабого, прийти к бедному, больному, убогому, не дать пропасть бедствующему. Приводят цифры о том, что в суды стало обращаться столько-то людей, в полтора раза больше. Простите меня, что это за жизнь: обращаться к ментам или в суды для разрешения конфликтов, которые люди могут решить сами, с помощью местного сообщества, людей авторитетных? На самом деле, нормальная жизнь — это когда мы сами решаем свои конфликты, без ментов, без путиных, без судов и так далее. В суд я, пока, никому не советую ходить. Тем более - к ментам."